Кры́мские тата́ры (крымскотат. qırımtatarlar, къырымтатарлар, ед. ч. qırımtatar, къырымтатар) или кры́мцы (крымскотат. qırımlar, къырымлар, ед. ч. qırım, къырым) — народ, исторически сформировавшийся в Крыму. Говорят на крымскотатарском языке, который относится к тюркской группе алтайской семьи языков.
Крымские татары сформировались как народ в Крыму в XIII—XVII веках. Историческим ядром крымскотатарского этноса являются тюркские племена, осевшие в Крыму, особое место в этногенезе крымских татар у кипчакских племён, которые смешались с местными потомками гуннов, хазар, печенегов, а также представителями дотюркского населения Крыма — составили вместе с ними этническую основу крымских татар, караимов, крымчаков
Важная роль в формировании крымскотатарского народа принадлежит западным кыпчакам, известным в русской историографии под именем половцев. Кыпчаки с XI—XII веков стали заселять приволжские, приазовские и причерноморские степи (которые с тех пор вплоть до XVIII века именовались Дешт-и Кыпчак — «Кыпчакская степь»). Со второй половины XI века они начали активно проникать в Крым. Значительная часть половцев укрылась в горах Крыма, спасаясь после поражения объединённых половецко-русских войск от монголов и последовавшего разгрома половецких протогосударственных образований в северном Причерноморье.
К середине XIII века Крым был завоёван монголами под предводительством хана Бату и включён в состав основанного ими государства — Золотой Орды. В ордынский период в Крыму появились представители родов Ширин, Аргын, Барын и др., составивших затем костяк крымскотатарской степной аристократии. К этому же времени относится распространение в Крыму этнонима «татары» — этим общим именем называли тюркоязычное население созданного монголами государства. Внутренняя смута и политическая нестабильность в Орде привели к тому, что в середине XV века Крым отпал от ордынских правителей, и образовалось независимое Крымское ханство.
Ключевым событием, наложившим отпечаток на дальнейшую историю Крыма, стало произошедшее в 1475 году завоевание Османской империей принадлежавших до того Генуэзской республике и княжеству Феодоро южного берега полуострова и прилегающей части Крымских гор, последующее превращение Крымского ханства в вассальное по отношению к османам государство и вхождение полуострова в Pax Ottomana — «культурное пространство» Османской империи.
Значительное влияние на этническую историю Крыма оказало распространение на полуострове ислама. Согласно местным преданиям, ислам в Крым принесли еще в VII веке сподвижники пророка Мухаммеда Малик Аштер и Газы Мансур. Однако активно распространяться в Крыму мусульманство стало только после принятия в XIV веке золотоордынским ханом Узбеком ислама в качестве государственной религии. Исторически традиционным для крымских татар является ханафитское направление, которое является наиболее «либеральным» из всех четырех канонических толков в суннитском Исламе.
Густав Радде
КРЫМСКИЕ ТАТАРЫ
Вступление
Главa I.
О религии крымских татар и о степени их образования
Главa II.
Гражданские обычаи крымских татар
Главa III.
Отличительные черты в характере крымских татар.
Главa IV.
Устройство татарских жилищ. Домашняя утварь. Устройство других строений.
Главa V.
Одежда мужчин и женщин
Главa VI.
Скотоводство. Земледелие. Садоводство. Произрастение табаку. Лесоводство и охота.
Главa VII.
О татарских городах. Промышленность татар. Жители южного берега.
Публикуется по изданию: Густав Радде. Крымские татары // Вестник императорского Русского географического общества: 1856 год, кн. VI, сс.290-330; 1857 год, кн.. I, сс.47-64.
Вступление
Крымские татары
Население Крымского полуострова представляет пёструю и разнообразную картину, какую трудно найти в другой европейской стране. На небольшом пространстве 475,60 квадр. миль здесь встречаются, кроме русских, почти все европейские нации: Цыгане, Жиды, Армяне, Греки и проч. Но, как ни занимательна для исследователя эта разнообразность пришлых племен, из которых Русские, Немцы, колонисты и Евреи-Караимы составляют большинство, все-таки внимание его невольно устремляется на коренных жителей полуострова — Татар, которые далеко превышают числом все прочие народности, вместе взятые, и составляют главное население Крыма, простирающееся до 111,000 д. мужского пола.
Крымские Татары, хотя и все принадлежат к монгольскому племени, не везде, однако, сохранили первобытный тип. По наружности они представляют три степени, довольно резко отличающиеся одна от другой. Только в остатках ногайского племени, населяющего северные равнины полуострова и уезды по ту сторону Перекопского перешейка, сохранился чисто монгольский тип, признаки которого суть: невысокий и сутоловатый рост; желтоватый и темный цвет лица, нередко переходящий в медно-красный; глаза темные; нос небольшой и почти всегда сплюснутый; волосы черные и борода весьма редкая. Более всего бросается в глаза устройство глаз и височных костей. Последние далеко выступают вперед, а глаза, лежащие в глубине образуемых таким образом глазных впадин, сужены и косо обращены кверху.
Горные Татары, обитающие на cеверных склонах Крымских гор, в степях и долинах, во многом отличаются от Ногайцев; они высокого роста и хорошо сложены, цвeт лица у них более светлый, приближающийся к цвету кавказского племени, глаза большие и темные, волосы и борода густые и черные. Вообще наружность горных Татар красива.
Жители южного прибрежья, исповедывающие также ислам, смешанной породы. В жилах их течет много греческой крови; они высокого роста и крепкого телосложения; цвет лица у них смуглый, но не желтый, как у Ногайцев; лицо продолговатое и приятное; нос прямой, нередко греческий или римский; волосы и глаза черные.
Вообще у всех Татар Крымского полуострова заметно особое устройство уха, происходящее вследствие обыкновения постоянно носить тяжелую шапку из бараньего меха. У всех Татар уши сверху сплюснуты и отстоят от головы. Ширина уха нередко превышает его длину. Также нельзя не заметить, что женский пол отличается белизною кож и особенно лица, что редко встречается у женщин низших сословий в народах кавказского племени. Причина этому заключается в той особенной заботливости, с которою женщины-мусульманки закрывают своё лицо, находясь на свежем воздухе. Кроме того, этот факт может еще служить доказательством в пользу того мнения, что темный цвет лица Татар нисколько не зависит от присутствия в коже окрашивающего пигмента, но скорее есть следствие влияния климата и воздуха.
Прежде, чем приступить к описанию образа жизни каждого из трех приведенных нами татарских племен, нам кажется необходимым упомянуть об обыкновениях и нравах, общих всем жителям Крымского полуострова и соединяющих, таким образом, в одно целое три отдельные ветви одного и того же народа. Эти общие всем обычаи относятся большей частью к религиозным верованиям Татар и к их гражданскому законодательству, тесно связанному с их религиозными верованиями. Изречения Корана служат основанием того и другого, и вот причина, по которой Татары-мусульмане так привязаны к отцовским преданиям и к учению Магомета, проникшему во все частности гражданского их быта.
Карта Крыма. Bourdier, Raoul. Histoire de la Crimee, Paris, 1856 г.
Главa I. О религии крымских татар и о степени их образования
Первая обязанность всякого правоверного, говорит пророк, есть молитва, которая совершается всегда после необходимого для действительности ея омовения. Татары весьма строго соблюдают этот закон. В известных важных случаях, как, например, пред свадьбою или после возвращения с похорон, требуется омовение всего тела; но перед обыкновенною ежедневною молитвою большинство ограничивается омовением лица, рук и ног.
Мне неоднократно случалось быть свидетелем той аккуратности, с которою Татары, прерывая свои занятия и останавливаясь среди дела, соблюдают часы молитвы. Летом 1852 года я проезжал чрез Перекопскую степь в обществе старого муллы из Бахчисарая. Он останавливался посреди степи, доставал из маджары глиняную кружку с водою и, совершив омовениe, расстилал на земле войлочный ковер, на котором молился с накрытою головою, обращая постоянно лице к юго-востоку. Уже после окончания молитвы он принимался за разгрузку повозки, распрягал лошадей и приготовлял скромный свой ужин.
Другой раз я три дня сряду охотился в густых лесах Чатыр-Дага, в обществе 15 Татар. Ночевали мы в пещере, которых множество встречается в юрском известняке, образующем склоны Крымских гор. Утром, при отправлении в путь, меня поразило обстоятельство, что ни один из моих спутников не молился; но скоро причина этому открылась. После часа пути мы встретили светлый источник, у которого все наше общество остановилось для совершения омовения. После него все помолились и отправились далее.
Богомольные и набожные Татары, особенно в преклонных летах, молятся по четкам. Татарския четки состоят из 60 деревянных шариков, нанизанных на нитку. Трижды в день совершается молитва, и каждый раз правоверные трижды должны перебрать четки; другими словами, они в день пересказывают до 510 молитв.
Обряд омовения, основываемый на словах пророка: «чистоплотность есть ключ к молитве», считается необходимым для действительности молитвы. Истинные мусульмане распространяют этот закон еще далеe: они, для сохранения чистоты тела, бреют голову и тщательно обстригают ногти.
Молитву пророк называет «ключем к раю и крае-угольным камнем веры» и предписывает молиться пять раз в день. В богатых селах, где при мечетях имеются минареты, мулла возвращает народу всякий раз, когда наступает час молитвы, и однообразными и унылым напевом созывает правовер-ных мусульман. Первый призыв раздается тотчас после восхода солнца, второй — в полдень, третий — после заката. Затем, ночью Татары еще два раза должны молиться, и мне нередко самому случалось видеть, как
мулла, в бурю и проливной дождь, засветив фонарь, отправлялся на минарет или на каменную паперть мечети и, несмотря на ночь и непогоду, исполнял предписание Алкорана. Впрочем, Татары только по пятницам идут молиться в мечеть, куда народ также собирается в высокоторжественные дни и во время поста. Обыкновенно молитва совершается дома или на поле, и только старики посещают мечеть. В праздники мулла после молитвы кончает богослужение кратким наставлением и общею молитвою за благоденствие и здравие ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА, ГОСУДАРЫНИ ИМПЕРАТРИЦЫ и всего Августейшего Их дома.
Еще должно обратить внимание на следующие обычаи, строго соблюдаемые Татарами при молитве. Во-первых, они молятся не иначе, как сняв с себя всякие украшения и драгоценности и соблюдая крайнюю простоту в одежде; во-вторых, женщины никогда не встречаются в мечети с мужчинами, но посещают ее изредка и не иначе, как в известные часы. В мечетях своих Татары также строго соблюдают чистоту и опрятность; стены всегда гладкие и без всяких украшений; каменный пол покрыть кусками войлока. Вообще во всей внутренней отделке Татары тщательно избегают пестроты и архитектурных украшений.
Другое постановление Алкорана, милостыня, вошло как будто в закон. После смерти Татарина треть его имущества принадлежит по праву Мекке и нищим. Вообще милостыня при жизни подается деньгами, а не натурою, хотя нет никаких законов, ограничивающих в этом отношении щедрость правоверных.
Посты, одно из важнейших требований магометанства, в Крыму соблюдаются весьма строго. В продолжение целого месяца, посвященного воспоминанию о весьма важном для мусульман событии, т.е. о даровании им пророком Алкорана, Татары ничего не едят до заката солнца, исполняя, таким образом, хотя и не вполне, требования веры. Истинный мусульманин, кроме воздержания от пищи, обязан во время поста выполнить еще два условия, т.е. не грешить ни словом, ни делом и отказаться от всяких мирских забот для более успешного сближения души с божеством. Так как время появления на земле Алкорана точно неизвестно, то нет возможности ближе определить эпоху празднования Рамазана, в продолжение которого бывает пост. В избежание ошибки, Рамазан празднуется каждый год одним месяцем позднее, чем в предыдущем году, и, таким образом, в течение 12 лунных годов один пост наверное приходится на тот месяц, в котором Алкоран был подарен земле.
Добросовестность крымских Татар в исполнении трудных обязанностей поста весьма замечательна. В самое жаркое время года, во время полного разгара полевых работ, когда палящие лучи солнца и тяжелая работа изнуряют всякого и пища делается необходимою для восстановления сил, — ни один из них не решится нарушить закона. С удивительным терпением переносят они мучительнейшую жажду и отказываются даже от любимого своего занятия — курения трубки. С нетерпением взоры всех обращены на запад и ждут минуты, когда последний луч заходящего солнца угаснет за горизонтом и сумерки покроют равнину. Первая звезда, заблиставшая на потемневшем небосклоне, наконец разрешает усталым работникам покинуть работу и подкрепить изнуренные силы. Собираясь около огромных костров, Татары спешат закурить трубку, молятся и потом уже садятся за ужин. Веселый разговор продолжается нередко далеко за полночь.
Подобный образ жизни и продолжительность поста, однако же, нepедко действуют гибельно на здоровье, и только богатые Татары имеют возможность провести пост без всяких дурных последствий. Впрочем, закон допускает изъятие из общего правила для путешественников, малолетних детей, больных женщин и стариков, если только, действительно, они не в состоянии исполнять все предписания Алкорана.
Ещё следует заметить, что в соблюдении постов крымские Татары не все следуют одним и тем же правилам. В иных местах Татары, кроме воздержания от пищи, соблюдают еще, во время дня, глубокое молчание и считают грехом всякое дело и всякий труд, которые не крайне необходимы. Но при этом многое предоставляется на личный произвол каждого, и только немногие добросовестно исполняют все требования подобного поста, который составляет как будто бы вторую, высшую степень этого религиозного долга. Третья степень поста соблюдается только магометанским духовенством и весьма немногими частными лицами. Хотя между ними нет монашествующих, в строгом смысле слова, но многие из мулл посвящают всю свою жизнь молитве и служению Аллаху и для этого проводят целый пост за Кораном или за четками. Для таких лиц, желающих совсем отказаться от мирских работ, существуют особые учреждения, отчасти сходные с нашими монастырями, с тою только разницею, что в них постоянно живет только начальник братии, и что они служат пристанищем всем монашествующим вообще, которые обществами путешествуют по стране, собирая у правоверных милостыню. После такого путешествия монахи живут некоторое время в монастыре и проводят дни отдыха в посте и молитве. Такой монастырь, выстроенный эллипсом, из белого известняка, с кирпичною крышею, я видел в Бахчисарае, но не мог добиться позволения проникнуть во внутренность его, которая, кроме залы для общей молитвы, содержит множество келий для приема странствующих братий. Начальник его, потомок Магомета, пользовался особым почтением у всех жителей окрестности. Вообще, сколько я мог заметить, единственное внешнее отличие монашествующих от светских заключалось в том, что первые брили усы и оставляли только одну бороду.
К религиозным обязанностям, возложенным Кораном на правоверных мусульман, относится также обязанность, по крайней мере, один раз в жизни, посетить Мекку и поклониться гробу пророка. Исполнение этой обязанности, сопряженной с трудностями далекого и опасного путешествия, в Крыму считается необходимым только для лиц духовных, для мулл, которые после своего возвращения из Мекки получают титул гаджи-муллы (должность, соответствующая должности благочинного) и завидное преимущество носить зеленую чалму, присвоенную только высшему духовенству и прямым потомкам пророка. *
Путешествие из Крыма в Мекку требует, по крайней мере, полтора года времени и сопряжено с огромными издержками. За позволение войти в храм Меккский, по словам одного крымского муллы, следует заплатить 200 руб. серебром, за позволение выйти оттуда почти столько же. Кроме того, нужно раздать бедным значительную сумму и покрыть издержки пути, так что в Крыму немногие лишь в состоянии исполнить это предписание пророка.
На пути в Мекку есть место, на которое всякий, кто идет поклониться Каабе, непременно должен бросить камень. По поводу этого обычая, один мулла рассказал мне следующее предание, которое я постараюсь передать читателю.
Остаётся мне еще упомянуть о некоторых предосторожностях мусульман при употреблении яств и крепких напитков. Хотя запрещение вина распространяется на всех и каждого, но большинство крымских Татар вполне убеждены в том, что водка не есть вино, и пьёт ее не хуже гяуров. Молодые Татары, которые вообще не слишком добросовестно исполняют предписания Корана, особенно много грешат в этом отношении, и только присутствие стариков и духовных лиц удерживает их от ежедневного употребления хмельных напитков. Все Татары вообще пьют так называемую бузу, приготовляемую из сарацинского пшена и представляющую напиток неопределенного кисло-сладкого вкуса, содержащее небольшое количество спирта. Степные Татары, впрочем, составляют исключение; они не только строго воздерживаются от всяких крепких напитков, но даже считают грехом употребление винограда, из которого сами приготовляют молодое вино, которое тотчас же сбывают с рук и продают в Симферополе.
О происхождении татарского обычая не есть свинину мне рассказывали следующую легенду. Во времена оные, в сухой и знойный летний день, татарский мулла и русский старик гуляли в степи. Когда солнце стало приближаться к меридиану, путники почувствовали сильную жажду и начали напрасно искать источника или колодезя, чтобы напиться. Наконец Русский прикоснулся тростью к камню, и тотчас же из-под него выступила чистая, прозрачная вода, которой усталые путешественники освежили горячие уста, и потом вместе возвратились домой. Мулле стало завидно, что Русский совершил в его присутствии такое чудо, и он долго помышлял о том, как бы отплатить за него и в свою очередь удивить гяура. После многих дум он придумал следующее. Приготовив из буйволовых шкур огромный бурдюк, он приказал его наполнить водой и зарыть слегка в землю, так, чтобы легко можно было открыть в нем отверстие; потом он пригласил своего приятеля к прогулке, во время которой не преминул привести его к тому месту, где сюрприз был приготовлен. Но увы, к несчастию муллы — свиньи ночью открыли присутствие бурдюка, разрыли землю и в настоящий момент валялись в свежеобразовавшейся луже. В досаде, мулла схватил одного из невинных виновников неудачи татарского чуда за ногу и, швырнув его в лужу, проклял весь его род и потомство. С тех пор это животное считается нечистым и не употребляется в пищу, хотя некоторые Татары с сожалением меня уверяли, что если бы только известно было, за которую ногу мулла схватил виновный экземпляр, то они с удовольствием согласились бы считать проклятою только эту ногу и употреблять остальное на кушанье.
Кровь убитых животных никогда не употребляется в пищу и строго запрещена Кораном. Перед праздниками мулла приглашается в дом и благословляет животных, назначенных для заклания, и получает за это голову и шкуру. Все Татары весьма охотно едят верблюжье мясо; но зато одни только степные Ногайцы употребляют конину, которую разрезывают на длинные полосы и кладут под седло во время верховой езды, вместо того, чтобы варить или жарить. Татары не имеют обыкновения солить мясо: они сушат его на солнце и в таком виде сохраняют до употребления.
Что касается до запрещения Кораном азартных игр и вообще игры на деньги, то я имел неоднократно случай убедиться в том, что крымские Татары не только не соблюдают его, но даже нередко предаются пагубной страсти к игре в такой сильной степени, что проигрывают все до последней нитки. Особенно часто я видел это в татарских кофейнях в городах и в особенности в Симферополе. Татары, приезжающие в город с товарами и сырыми произведениями, спешат проиграть выручку, нередко проигрывают чужие деньги и, несмотря на наказания и торжественные клятвы не прикасаться к картам или костям, уже чрез короткое время опять попадаются в том же и мало-помалу делаются отъявленными негодяями и впадают в нищенство. К несчастью, этот факт, которого я не преувеличиваю, повторяется слишком часто.
Кто хочет судить об основании нравственном и о духовном образовании не только крымских Татар, но и всех магометанских народов Востока, тот должен прежде обратить внимание на средства, которыми владеет народ, чтобы возвышать свои духовные качества. Учение имеет цель преподать юношеству или всему народу начала нравственности; оно должно спасительно развивать и упражнять душевные способности в беспрерывной деятельности и в этом виде составляет единственное средство для утверждения в народе единомыслия и общности понятий. Обучение юношества у Татар весьма недостаточно: научного образования у них не существует, а женщины у них и вовсе не имеют права на умственное развитие.
У Татар нет публичных училищ. Если отец хочет, чтобы его сын чему-нибудь учился, то он отдает сына к ученому мулле и платит ему ежегодно известную сумму денег. Мулла уговаривается учить мальчика читать, писать, и, смотря по способностям и успехам ученика, учение продолжается от 2 до 5 и даже до 10 лет. До 13-летняго возраста мальчики не учатся, а если ограниченные средства отца не позволяют отдать сына к мулле, сын остается на всю жизнь неучем. Из четырех здешних больших деревень, один только Татарин в состоянии обучать своих сыновей. Не только дети, но и пожилые люди, имеющие особенное желание вступить в духовное звание, идут учиться к мулле, знающему писание. Вся мудрость татарского образования состоит в том, чтобы читать Коран и уметь писать по (арабски) татарски; другие сведения, даже самые необходимые для общественной жизни, не преподаются. Очень редко Татарин умеет считать (я не говорю о тех Татарах, которые своим воспитанием обязаны Poccии), но и этим людям, составляющим исключение из общего правила, бывают известны разве только сложение и вычитание. Других наук у Татар мы не можем указать и следов. Ремесла и земледелие изучаются у Татар практически, от отцов. Так как Татары не думают о том, чтобы вводить в своей работе какие либо улучшения, она у них остается и теперь в том же положении, в каком была в старину. Ни в каком ремесле у Татар нет успехов — у них вечный застой — так что торговые сношения их с Востоком находятся в постоянном упадке.
_________________
* Вообще зеленый цвет, преобладающий в раю Магомета, есть самый почетный. Весьма немногие лица имеют право носить зеленую одежду.
Глава II. Гражданские обычаи крымских татар
1. Свадебные обряды Taтар
Гражданский семейный быт крымских Татар, основанный на гражданском их законодательстве, имеет большую aнaлoгию с их религиозными обычаями. Источник его есть Алкоран, который содержит в себе правила на все важнейшие случаи человеческой жизни и потому имеет близкое соотношение к гражданскому законодательству.
В отношении к семейной жизни народа законы о браке играют немаловажную роль. У Татар, как и у всех вообще мусульман, многоженство освящено законом. Алкоран ограничивает число законных браков каждого правоверного четырьмя; но большинство, в особенности люди зажиточные и муллы, неизвестно по какой причине, предпочитают этому числу цифру семь. Впрочем, нужно заметить, что в действительности материальные средства содержания и состояние Татар большею частью позволяют им жениться только на двух, редко на трех женах, из которых, по закону, каждая должна иметь особую комнату и особый стол, который приготовляет сама. Муж гостит то у одной, то у другой. Вообще женщины считаются существами подчиненными и перед лицом закона не имеют никакого голоса. При разделе наследства они получают только половину против доли мужчин и при этом играют
самую жалкую и подчиненную роль. Жена, оставшаяся после мужа, не смеет явиться сама при разделе. Родственники мужа и кади (судья) собираются в дом покойного, едят, пьют и делят его имущество без жены, которая даже не имеет права жаловаться на несправедливость, но должна еще употреблять все усилия, чтобы угостить приличным образом своих гонителей. При жизни мужа на женах лежат самые трудные и грубые обязанности. Они носят дрова и воду, выгоняют и пригоняют скот, обливают себя, своих супругов и своих детей, одним словом, несут одни все тяжести хозяйства. Развод супругов у Татар дело весьма обыкновенное и освященное законом, но перед совершением разводной муж три раза может отречься от своей жены и выгнать её из дому. После развода супруги не могут опять вступить в брак между собой, но ничто не препятствует им жениться или выйти замуж за других. Единственное право, данное жене законом, заключается в том, что она, при дурном обращении с нею мужа, может его оставить, но это случается редко, и большей частью браки уничтожаются по требованию мужей. Для совершения развода приглашаются мулла и несколько почетнейших жителей деревни. Вся церемония ограничивается немногими религиозными обрядами. Формы и обряды, соблюдаемые при заключении браков, предписываются законом, который, однако же, не определяет возраста лиц, вступающих в брак. Впрочем, мужчины редко приступают к этому важному делу ранее тридцатилетнего возраста, но зато невесты иногда бывают 15 и даже 13 лет. Редко случается, что отец невесты соглашается на брак её даром: большей частью он торгуется с женихом и берет от него выкуп, о величине которого переговоры тянутся год и более, и который выплачивается скотом или деньгами. Во время этих переговоров, до совершения брачного обряда, жених, даже получивший состояние отца (согласия матери не спрашивают), лишается права видеть свою невесту. Без неё он отправляется в мечеть, где встречает отца невесты, муллу и нескольких гостей и родственников. Мулла произносит краткую молитву, и брак считается законным.
Весьма часто, вместо длинных переговоров, особенно, когда требования будущего тестя жениху кажутся неуместными и преувеличенными, этот последний увозит свою возлюбленную ночью, без согласия родителей. В таком случае невеста ради приличия должна, по крайней мере, три раза вскрикнуть и просить помощи и только по исполнении этого условия считается правою. Жених сажает ее на лошадь, позади себя, и во весь опор несется через степь домой. На следующий день тесть предъявляет свои требования и если жених не отказывается удовлетворить их, то брак считается совершенно правильным, и мулла призывается для произнесения обычных молитв.
После совершения брачного обряда в мечети начинаются приготовления к настоящей свадьбе. За три дня в доме жениха все прибирается и наряжается. Друзья его собираются в доме, где цыганы-музыканты усердно увеселяют их музыкою, и где женщины постоянно угощают их всеми возможными кушаньями и лакомствами. На третий день, после полудня, все садятся на лошадей и с нетерпением ждут прибытия крытой маджары (повозки), в которой находится царица этого дня. Если невеста живет в другой деревне, то жених и все окружающие его всадники, завидев издали поезд невесты, перед которым два молодых парня верхом несут растянутый пестрый платок, привязанный к двум длинным шестам, тотчас же во весь опор скачут ему навстречу. Из передовых телег женщины, большей частью старухи, раздают им пестрые бумажные платки, которые каждый привязывает к головной сбруе лошади, и о которых тотчас же начинается между всадниками спор. При этом случае молодые Татары рады выказать друг перед другом свою ловкость в верховой езде. Получивший платок тотчас же скачет в степь, другие гонятся за ним, и наконец платок достается тому, который силою или ловкостью превзойдет своих соперников.
При въезде в деревню, начинаются разные замысловатые шутки. При звуках музыки, поезд останавливается около первых домов, и жители деревни требуют за позволение въезда плату. Начинается спор. Из 500 рублей серебром, после некоторых переговоров, делается 5 рублей, и по уплате этой суммы вся свадьба наконец приближается к дому жениха. Маджара, в которой находится невеста, с 7 или 8 старушками, подъезжает как можно ближе к низким дверям. Все мужчины выходят из дому и удаляются в сторону. Невеста, закутанная с ног до головы в белые ситцевые покрывала, ложится на платок, несённый перед поездом, и выносится из маджары женщинами, причем нередко случается, что неловкие старухи ушибают ее и заставляют кричать от боли. Весь вечер невеста не выходит из внутренних комнат и никому не показывается.
Если вблизи деревни, в которой живет жених, находятся дача помещика или барский дом, то обычай требует, чтобы жених пригласил помещика на свадьбу и при этом случае сделал ему подарок, состоящий или в вышитом невестою платке, или в кисет для табаку, или даже в рубахе. Вообще приготовлением этого подарка невеста занимается во время приготовлений к свадьбе. Вообще ей вменяется в обязанность вышить известное количество платков, которыми Татары убирают свои жилища, развешивая их на стенах. Иные женихи перед свадьбой условливаются даже о числе этих платков.
2. Похороны.
Обычаи, соблюдаемые Татарами при погребении мертвых, тесно связаны с идеями, который они имеют о загробной жизни вообще. Мусульмане веруют, что ангел смерти, отзывающей душу из бренного тела, тотчас же передает ее другому ангелу, для приготовления её к лучшей жизни и к вечным наслаждениям рая. Душа праведного оставляет человеческое тело тихо и без боли; души отверженных, напротив, долго борются с огнем смерти и только после упорного сопротивления, сопровождаемого мучениями, покидают грешников. Следовательно, по этому учению, душа остается в теле даже после погребения все время, необходимое для испытания и приготовления её, которое делается двумя гениями-испытателями. Чтобы умерший при этом мог сохранить все условия приличия, ему устраивают могилу так, чтобы он в ней мог сидя отвечать на предлагаемые ему вопросы касательно его веры и его поведения на земле. Если испытание кончится в пользу испытуемого, то душа его тотчас же улетает на небо, где она остается до страшного суда, а тело, между тем, вкушает, не выходя из могилы, все удовольствия и наслаждения рая Магомета. Но если умерший оказывается недостойным небесной награды, тело его подвергается страшным мукам и ядовитым уязвлением девяноста-девяти семиглавых драконов, а душа возвращается на землю, где скитается, не находя нигде отдохновения, а потом низвергается в 7-й ярус преисподней.
Мы уже сказали, что Татары хоронят своих покойников в сидячем положении, при чём тело закутывают в белые платки; на ноги надевают чулки и туфли; на голову — ермолку с белою кистью. Возле тела в могилу кладут хлеб, воду, трубку, табак и огниво, для того, чтобы покойник не терпел нужды до появления ангелов-испытателей. Могила имеет до 8 футов глубины и, кроме того, горизонтальный выем в 3 фута длины, назначенный для помещения ног покойника. Когда тело уже опущено в могилу и приведено в надлежащее положение, над ним ставят в наклонном положении от 4 до 6 шестов (повыше головы и до колен) и потом зарывают яму, так что тело покоится в наполненном воздухом пространстве и находится в сидячем положении. Друзья и приближенные покойника сами устраивают могилу и выносят на руках тело, за которым следуют его родственники и мулла, с всеобщим плачем и громкими рыданиями, между которыми постоянно слышны слова: «Аллах, Аллах». У могилы все удаляются от гроба на известное расстояние, и только мулла остается шагах в десяти от него и, припав лицом к земле, молится вслух и потом предлагает усопшему разные вопросы вроде следующих: «Что ты поделываешь? Хорошо ли тебе в могиле? Доволен ли ты своими похоронами? Видел ли ты таких и таких-то? Что они поделывают?» и проч. На все эти вопросы мулла отвечает сам, измененным голосом, и ответы его принимаются за ответы покойника, и, смотря по удовлетворительности их, мулла должен более или менее молиться за успокоение души, тела усопшего и получает большее или меньшее вознаграждение.
Пo возвращении домой, гости садятся за приготовленный заранее обед и тотчас же приступают к разделу оставшегося имущества, соображаясь с существующими законами или с последнею волею умершего. В 3 и 9 день все родственники снова собираются на обед и поминают покойного. Чрез три месяца и три года тот же обряд повторяется.
Не лишним считаем сказать здесь несколько слов о внешнем виде и устройстве татарских кладбищ. Кто на подобном магометанском кладбище ожидает встретить что-нибудь похожее на наши христианские, горько ошибается. Не увидит он ни правильных дорожек, ни густо насаженных дерев, ни памятников, воздвигнутых родственниками и друзьями в память покинувшего их друга. Голое место без тени и зелени принимает останки умерших крымских магометан. Могилы расположены без всякого порядка. Неправильные груды камней покрывают неровную местность и служат приметою места погребения. В ногах каждой могилы, обращенной к востоку, возвышается грубо обтесанный камень, с закрученным концом, показывающий на стороне, обращенной к могиле высеченную на камне надпись, повествующую об имени и заслугах умершего. Камни эти почти всегда состоят из белого раковинного известняка, добываемого в большом количестве в окрестностях деревни Бадрак. Иногда они покрыты голубою краскою, и тогда надпись пишется на них красными, нередко золотыми, буквами. Могилы духовенства отличаются от могил простых татар немногим. Надгробный камень на них вместо закругленного конца носит грубое изображение чалмы; а между камнями утверждается шест, фута в три длиною, на конце которого привешены какие-то лохмотья и чашечка для приема добровольных приношений правоверных, жертвующих в пользу духовенства и мечетей. На свежих могилах мне всегда случалось заметить еще две небольшие дощечки, поставленные в концах могилы. Форма этих дощечек, расширяющихся от основания кверху, представляла всегда три или четыре выреза.
Кроме ежегодных праздников крымских Татар, о которых я скажу ниже несколько слов, Татары празднуют еще совершение обряда обрезания, вероятно, заимствованного у Евреев, но нисколько не предписанного законом Магомета. Обряд этот, имеющий большое значение потому, что обозначает вступление младенцев в общество правоверных магометан и заменяет у них крещение, празднуется обыкновенно целою деревнею или селом. После общего пира, при котором постоянно раздаются звуки музыки, всех мальчиков, достигших 5-9 летнего возраста, приносят в мечеть, где обряд совершается официальным лицом, не имеющим, однако же, духовного звания. Если мальчики кричат, то их предварительно заговаривают, при чем слегка трут по спине обыкновенною сальною свечою. В мечеть допускаются только родственники мужеского пола. Чужих, особенно христиан, приглашают только редко, и то из особого уважения. В последнем случае приглашенный обязан сделать дитяти подарок, состоящий обыкновенно в молодой лошади. После совершения церемонии все присутствующие поднимают радостный крик, в котором нередко участвуют сами дети, не понимающие причины этой внезапной радости.
Ежегодные праздники крымских Татар суть: 1) Малый Байрам, или Орасса-Вайрам (Ураза-Байрам), 2) Большой Байрам, или Курбан-Байрам, и 3) Котерлас-Байрам, или праздник нового года.
Малый Байрам празднуется по истечении месяца Рамадана, или после великого поста и продолжается три дня. Праздник этот далеко не так шумен, как праздник большого Байрама. Вечером все жители собираются для общей молитвы, после которой всякое семейство садится за приготовленный дома пир. Все три дня проводятся во взаимных посещениях, пирах, скачках и проч.
Большой, или Курбан-Байрам совпадает со временем ежегодных приношений в Мекке. Смотря по большему или меньшему богатству семейств, этот праздник продолжается от 3 до 10 дней. Всякий правоверный в первый день непременно должен зарезать овцу. Богатые Татары жертвуют до шести, а иногда и быка. Мулла должен благословить назначенных для жертвоприношения животных и получает за труд свои голову и шкуру. В каждой деревне самый богатый житель отправляется в день праздника к своему соседу, ест у него и потом вместе с ним отправляется к третьему, и так далее, пока вся деревня не соберется к последнему, т.е. тому, кто начал эти посещения. Последний обязан накормить и напоить всю деревню, и вот почему для этого избирается обыкновенно самый богатый. В горах во время большого Байрама устраиваются качели и другие увеселения, заимствованные, вероятно, у Русских. Женщины не участвуют в общем веселье — они сидят дома и целый день наряжаются и принимают своих родственников и знакомых , приходящих их навестить.
Зато в третий праздник, или в Байрам нового года (празднуемый неделею позднее нашей Пасхи), женщинам дозволяется выходить в поле, где они, несмотря ни на холод, ни на погоду, остаются целый день, проводя время в разных играх и в разговорах с мужчинами, которые, большей частью верхом, могут приблизиться к ним и вступить в разговор. Этот праздник продолжается от 2 до 3 дней.
Глава III. Отличительные черты в характере крымских татар.
Главная отличительная черта характера крымских Татар — необыкновенное спокойствие и равнодушие, сохраняемые при всех обстоятельствах. Все три ветви этого племени обладают этим свойством в равной степени. Если присоединить к этому еще то обстоятельство, что все они довольствуются весьма немногим, и что все их требования весьма умеренны, то можно легко объяснить себе необыкновенную леность, которой они предаются. В степи пастух целый день лежит на траве, лениво поворачиваясь с боку на бок и весьма мало заботясь о безопасности вверенного ему стада. Когда поднимается буря, он поворачивается лицом к земле, сохраняя, впрочем, свое положение; а стадо его ищет себе убежище по собственному благоусмотрению. Чтобы вымести двор, Татарину нужно, по крайней мере, пол суток. Нередко мне случалось видеть, как взрослые и дюжие Татары занимались с невыразимой ленью самыми легкими и простыми работами. Неудивительно, если, при таком нерадении о своих пользах, хозяйство идет плохо. Все обстоятельства способствуют быстрому развитию промышленности и народного богатства, а между тем, нигде нет такой всеобщей бедности, как между Татарами. Конечно, требования и нужды их невелики; но зато они редко стараются о заготовлении запасов на будущее время: кусок черного хлеба, молоко, сыр и табак — вот все, что им нужно, и, как скоро Татарин обеспечен этими предметами на несколько дней, он тот час бросает работу и предается любимой лени.
Необыкновенная разговорчивость, любопытство — другая черта в характере крымских мусульман. Только во время работы они молчаливы и угрюмы; зато, когда настанет время отдыха, физиономия их оживляется, все собираются в кружок, и начинаются бесконечные разговоры о разных предметах. Трубка — необходимое условие для татарских бесед, которые продолжаются иногда несколько часов сряду, и даже после долговременной утомительной охоты, несмотря на усталость, они толкуют до полуночи. Но эта разговорчивость проявляется только вовремя; если же они заняты делом, хотя самым ничтожным, они обыкновенно исполняют его молча, и это спокойствие при работе составляет как бы отличительную черту лиц здешних мусульман. Только одного Татарина и случилось мне встретить с постоянно веселым лицом. Глаза его, весьма маленькие и кривые, были в постоянном движении, а на губах постоянно вертелся вопрос. После каждого ответа он хохотал и завертывал седую бороду на левую руку. Это был мулла, посетивший Мекку, умевший читать и писать и даже имевший некоторые познания, что между его соотечественниками бывает довольно редко.
Что бы ни делал Татарин, он делает это с некоторым врожденным достоинством; во время молитвы он ничем не отвлекается; войдя в кофейню, он садится поджав ноги, с важным лицом и чубуком во рту, принимается за маленькую чашку кофе и пьет его малыми глотками тихо и важно; если он занимается поденною работою, у чужих, то делает также спокойно и важно.
Ещё три качества составляют необходимую принадлежность татарского характера, именно особенная заботливость о чистоте в жилищах, честность между собою и гостеприимство для всякого.
Под чистотою должно разуметь, во-первых, постоянный порядок, в каком находятся предметы, находящиееся в доме, и, во-вторых, опрятность, в которой содержатся стены, пол и потолок. Дома Татар весьма малы и служат обыкновенно жилищем для нескольких лиц, и, несмотря на это, нечистоты весьма мало, пол устлан обыкновенно войлоками, на которые на ночь кладут множество подушек. В комнате, которая уже не бывает более трех сажен длины и двух ширины, спят обыкновенно от 6 до 8 человек.
Войдите в жилище самого бедного Татарина в какое угодно время года и дня, и вы всегда найдете в нем чистоту и порядок. В отношении к телу магометане также весьма чистоплотны, и редко можно увидеть разорванное платье, хотя весьма часто с заплатами.
Честность между собою составляет также отличительную черту Татар, и воровство у них до того редко, что двери в домах остаются постоянно, даже ночью, запертыми, а зерновой хлеб, зарытый на дворе, остается там до употребления совершенно неприкосновенным. Но эту честность Татары соблюдают только в отношении к своим единоверцам; у других же людей они воруют лошадей, овец и рогатый скот весьма часто.
Гостеприимство, напротив, они оказывают не только единоверцам, но всякому, кто только пожелает войти к ним в дом. Если хозяин дома, то можно войти в комнату; если же его нет, то хозяйка ждет его, и можно войти только когда он придет. Ночевать у Татар можно без всякого опасения за свое имущество, потому что Татарин, приняв гостя, из его имущества ничего не тронет. Зажиточные Татары тотчас же готовят для гостя обед или, по крайней мере, кофе и угощают трубкою. Хозяин остается, чтобы занимать гостя; женщины же, еще прежде появления его, удаляются в свою комнату. Беднейшие Татары, у которых обыкновенно одна комната подле кухни, на время пребывания гостя, или высылают жен и дочерей на кухню, или отправляют к соседу, и только при старых и самых коротких знакомых обычай позволяет женщинам и девушкам оставаться в одной комнате с гостем. Мне несколько раз случалось видеть, с каким дружелюбием члены татарского семейства делят между собою трапезу, и, сколько раз ни приходилось мне заставать их за бедным их ужином, они всегда приглашали меня принять в нем участие. При выполнении некоторых обычных условий, которые чужой должен наблюдать при входе в татарское жилище, например, снимать обувь пред входом в дом, Татарин никогда не откажет гостю в приеме, а зажиточные всякое предложение платы сочтут даже за обиду; бедные, главное, никогда не требуют её, но принимают подарки, состоящие из табаку или денег, и от них гость почти всегда услышит слова: «дай мне то, что ты любишь».
Общие черты характера Татар, как у мужчин, так у женщин, совершенно одинаковы; но женщины их отличаются особенностью, которая составляет одно из главнейших свойств их, именно — любопытством. Будучи законом заключены в самых тесных пределах домашней жизни, они изыскивают все возможные средства, дабы проникнуть в жизнь общественную, которая служит для них предметом удивления и имеет какую-то особенную прелесть, так что они целыми днями поглядывают в окно на кривую и узкую улицу, дабы этим хотя несколько разогнать несносную скуку вечно домашней жизни. Всякий чужой, подходя к полуотворенной двери дома, увидит несколько красных, расшитых золотыми монетами фесок, из-под которых роскошно вьются бесчисленные косички, но не успеет он сделать пяти шагов, как смутное видение пропадает во внутренности дома, и изумленному Европейцу остается только разве во сне воображать себе красоту восточных женщин. Если случается, что к христианским женщинам приходят в гости Татарки, то удивлению их нет конца; все в комнатах привлекает их внимание; когда же доходит дело до нарядов, то изумление их бывает столь сильно, что они стоят недвижно и только тихо произносят время от времени слово «Алла, Алла!» Выражение веселья посредством пляски и музыки до того свойственно Татарам, что я не могу не распространиться об этом предмете. Движения их во время пляски до того просты и в то же время оригинальны, что их, в полном смысла слова, можно назвать эстетическими. Перенесемся на время в татарское жилище во время праздника: в весьма опрятной комнате, около стен, на мягких подушках сидят гости; умеренный, но весьма приятный свет проникает сквозь заклеенные тонкою бумагою окна. В углу у двери помещаются музыканты (о них будет сказано ниже). Сначала раздается мелодия, и две девушки выходят на средину комнаты, становятся одна против другой. Стан их высок и строен, и бесчисленные черные косички вьются по плечам. Лица их скромны, почти бесстрастны, и глаза устремлены вниз. Но едва такт ускоряется, как они приходят в движение, руки их подымаются до плеч, редко выше, грациозно изгибаются; они начинают вертеться на носках, кружатся вместе и порознь и делают разные фигуры, весьма простые и изящные. Но звуки раздаются тише и медленнее и с тем вместе замедляется пляска и прекращается вместе с мелодией. Мне случилось раз заехать в известковую пещеру, где я уже несколько раз был радушно принят. Сторожевой огонь уже угасал, и стены, сперва красная от его блеска, мало-по-малу потемнели. Я давно уже просил мурзу, чтобы он заставил своих Татар пропеть и проплясать для меня, и обещал за это познакомить его с нашими мелодиями. Наконец, по его приказанию, из глубины пещеры вышли двое юношей. Хор начал тягучую, медленную песню, и, под звуки её, они начали плясать. Высокие тени их отразились на стене, и пляска их казалась пляскою духов, но была прекрасна и в ней было гораздо более значения, нежели в танцах веселого запада, в которых, вместо высокого эстетического наслаждения, мы видим только дикие страсти и выгодные спекуляция. Дети с восьмилетнего возраста, как мальчики, так и девочки, также пляшут, но женщинам пляски дозволены до сорокалетнего возраста. Пляски их не лишены правильности и выполняются, подобно европейским, сообразно с переходами мелодии. Мужчины вместе с женщинами никогда не пляшут, и в этом состоит огромное различие и, можно сказать, разительное превосходство восточных плясок от европейских. Житель Востока пляшет для самой пляски, а Европеец — почти всегда для той, с которою танцует.
От этих родных, естественных плясок должно отличать другие, уже заимствованные ими от Европейцев. Часто Цыгане играют для них искаженные польки и вальсы, а татарские пастухи, бывшие в частых сношениях с веселыми Малороссиянами, пускаются отплясывать любимого казачка. Мелодии песней их несколько живее и в размерах короче; но все-таки песни обыкновенно медленны и однообразны. Музыка у них иногда встречается без пения и танцев, и тогда отличительную черту её составляет то, что главным инструментом служит большой барабан, а если его нет, то тамбурин. Кочующие Цыгане суть обыкновенные музыканты Татар; скрипач всегда непременно Цыган. Полный оркестр состоит из четырех человек: один играет на скрипке, другой на дудке или кларнете, третий бьет в бубен, а четвертый — в большой барабан; если же такого не случится, то по большей части бывает две скрипки. Скрипки эти трёхструнны, и звук их чрезвычайно резок; во время игры их упирают не в подбородок, а на колено, и играют на них смычком собственного изделия. Сперва начинают скрипки, потом вступает кларнет, а затем уже пронзительные звуки этих двух инструментов смягчаются шумом тамбурина и барабана. Музыка Татар нисколько не совершенствуется и страшно тиранит привычное к стройным звукам европейское ухо беспрерывными диссонансами. У Татар ногайского происхождения вся музыка сосредоточивается в дудке и большом барабане и производится следующим образом: сперва барабанщик ударяет, с весьма малыми паузами, от тридцати до пятидесяти раз, затем несколько времени слышна дудка; потом он сильнейшим образом ударяет в барабан раз или два и если кожа не лопнула, то снова продолжает мелкою дробью.
Гораздо приятнее слышать звонкую дудку пастуха, при закате солнца. Северная сторона Крымских гор переходит из оранжевого цвета в красный и потом в превосходный фиолетовый; в воздухе тихо; долины тонут в тени, и по ним стелется вечерний туман. Тогда звонко и весело раздается свирель пастуха и придает вечеру особую прелесть.
Поэзия. Время богатства и блеска восточной поэзии у народов Крыма уже прошло, и это доказывается бедными остатками стихотворений, которые до сих пор живут в народе, но едва заслуживают названия поэзии. Поговорки, принадлежащие преимущественно некоторым местностям, лучше всего сохранились в народе, и причина этого заключается в постоянном стремлении здешних магометан самые мелкие подробности жизни с невероятною легкостью повторять в изустных речениях. В свободное время они обыкновенно занимаются рассказами о знаменитых разбойниках и витязях или болтают о предметах обыкновенной жизни. Из правильных стихотворений мне известны два, из которых одно древнего происхождения: в нем воспет Бахчисарай, и оно поется при всяком празднестве; другое сочинение в новейшее время, и предметом ему послужил известный художник Айвазовский, который, будучи армянского происхождения и родясь в Феодосии, отлично знает татарский язык и делает бедным много добра, за что и пользуется у Татар большим уважением.
Поговорки, которые известны лишь образованным Татарам, весьма замысловаты. Некоторые из них я узнал чрез посредство одной дамы, знающей татарский язык, от одного муллы, живущего на южном берегу Крыма; они суть следующие:
1) Кто Бога боится, не должен ничего бояться.
2) Кто себя знает, знает и своего Творца.
3) Ты творение, а он Творец.
4) Пока овца не жирна, мясник ее не трогает.
5) Тот мудр, кто раз говорит, а два слушает.
6) Один Бог знает будущее.
7) Да будут глаза твои открыты, иначе, тебе их насильно откроют.
8) Ученые суть путеводители человечества.
9) Учение и занятие просвещают разум.
10) Богатство и счастье делают человека великодушным.
11) Величие души и справедливость — признаки высокого происхождения.
12) Леность и расточительность ведут к гибели.
13) Не всякому повинуйся.
14) Не забывай человека, которого хлеб ты ел.
15) Совершенный узнает совершенного.
16) Камень разбивает голову.
17) Кто любит дервиша, тот любит Бога.
18) Не всякий нищий дервиш.
19) Если у дервиша нет имущества, то у него есть почет.
20) Мудрый человек не сделает шага, не оглядываясь.
21) Если кошка видит мясо, которого достать не может, то она, говорит: я подожду.
22) От дурных людей не жди добра.
23) Чем деятельнее человек, тем больше он приобретает счастья.
24) Лучше быть заняту, чем праздну.
25) Сытый голодного не разумеет.
26) Всякий петух поет на своем дворе.
27) Леность есть мать всех пороков.
28) Гора с горой не сходится, а человек с человеком сойдется.
29) Каждая птица хвалит свое гнездо.
30) Не купи дом, купи соседа.
31) Тише идешь, дальше будешь.
32) Куй железо, пока горячо.
33) Легко чужими руками жар загребать.
34) Каждая птица поет на свой лад.
35) Как сеем, так и пожнем.
36) Без труда нет добра.
37) Лицо лжеца чернеет по праздникам.
38) Умный враг лучше глупого друга.
39) Кто малым не доволен, многое потеряет.
40) Тысячи друзей мало, одного врага много.
41) Кто не был работником, не может быть мастером.
42) Кто много жил, немного знает; кто много путешествовал, тот много знает.
43) Разум не в годах, но в голове.
44) Каждое принуждение есть учение.
45) Шила в мешке не утаишь.
Глава IV. Устройство татарских жилищ. Домашняя утварь. Устройство других строений.
В искусстве строения жилищ, так же, как во всех хозяйственных снарядах и в одежде, все Татары следуют одному обычаю. О нем здесь умалчиваем, потому что об этом будем говорить ниже. На восток от Чонгарского моста, в Мелитопольском уезде, между Бердянском и Молочайским лиманом, живут большими селами собственно Ногайцы, которых дома в местах, соседних немецких колониям, покрыты остроугольными черепичными крышами и имеют окна со стеклами. У богатых жителей можно встретить в комнатах даже дощатые, горизонтальные штукатурные потолки, стулья и столы. Ничего этого нет, напротив, в жилище Татарина или Ногайца, если владелец его следует древним обычаям своих предков. Настоящее жилище Ногайца строится нынче из глины и лесу; камни в дело не идут, еще менее употребляется железа; крыши же кроются большею части черепицею. Должно полагать, что за 60 лет многие Ногайцы жили еще в войлочных хижинах, как нынче живут Калмыки. Они начинают обыкновенно строение не полагая фундамента. Сырцовый кирпич, употребляемый для стен, приготовляется из чистой глины, находимой везде в степях под черноземом. Для этой цели роют круглые ямы, от 10 до 12 футов в диаметре и до тех пор, пока не дороются до глины. Глину перекапывают на глубину от 2 до 3 футов и рыхлую, как она есть, складывают в кучу, потом к ней прибавляют соразмерное количество старой соломы и достаточное количество воды, чтобы из этих трех веществ образовать потребную для кирпича массу, а чтобы замесить ее, они или заставляют скакать по ней лошадей, или эта работа производится людьми. Как скоро масса готова, двое занимаются тем, что уравнивают ее и переносят на дерн, к формам, где двое других держат деревянную форму уже наготове. Форма же, которая длиною равняется одному футу, шириною 8 дюймам, а вышиною 3 дюймам, смачивается с внутренней стороны водою. В нее вжимают приготовленную массу, сглаживают последнюю рукою и потом вынимают из формы. Четыре человека могут в один день сделать до 1,000 таких кирпичей, а 1,000 кирпичей стоит от 5 до 6 рублей серебром. Летом, при хорошей погоде, кирпичи должны сохнуть от 4 до 7 дней, и если они были тщательно приготовлены, то для невысоких построек представляют самый надежный и сходный материал. На том месте, где должен быть выстроен дом, дерн вырезывается, и постройка идет так быстро, что через 2 или 3 дня стоят уже готовые стены в 5 футов вышины. Поддержка крыши состоит из тонких стропил, который в жилищах горных Татар связываются под весьма тупым углом, именно от 130 гр. до 140 гр. Такие стропила идут по всему дому, и их бывает от 6 до 8, они прикрепляются деревянными переносами к карнизу, положенному на стенах, и внешние концы стропильных ног скрепляются посредством деревянной перекладины. На стропила кладут деревянные , по большей части кривые, брусья, которых на каждой стороне лежит от 3 до 4; кроме того, снабжают их переплетами и накидывают на них землю, которая покрывается черепицею. Когда все это сделано, жилище почти готово, потому что окна уже не составляют большого труда. Они делаются без ставень и без рам; а в отверстие их, которое бывает величиною от 2 до 2 1/2 квадратных футов, вделывается от 3 до 5 полутора-аршинных деревянных реек, и, кроме того, с внутренней стороны наклеивается тонкая бумага. Только в одном месте окна можно найти или небольшое отверстие, или вставленный осколок стекла, чтобы через него можно было смотреть наружу. Единственные двери дома, выходящие на степь, бывают всегда обращены на юг, и порог, в 1 фут вышины, составляет, по образцу всех вообще восточных построек, одну из главных потребностей здания. Двери никогда не бывают выше 3 или 4 футов, и тот, кто войдет в дом, если не хочет сломать ног или головы, должен пригибать их в одно и то же время. Внутри жилище Татарина бывает чисто вымазано глиною; потолок не делается из дощатой подшивки, а образуется самою крышею. Горные Татары часто обмазывают свои жилища белым рыхляком. Употребление извести у Татар еще не принято. Впрочем, богатые мурзы, более или менее ознакомившиеся с европейскими обычаями, приказывают строить у своих домов стены по русскому образцу. Татарин строит дом сам, не употребляя никаких других инструментов, кроме топора и кирки, которой тупой конец служить ему вместо молотка.
Когда войдешь в дом зажиточного селянина, то увидишь с обеих сторон по комнате: одна из них назначается для гостей и мужчин, а другая — для женщин. Бедные Татары имеют только по одной комнате, в правой стороне жилища. У передней стены находится печь, прочая же часть здания составляет кухню. Тяга от кухни и печи лежит на конце тонкой балки, выходящей из стены и подпираемой столбами; она начинается на расстоянии 2 1/2 или 3 футов от полу. В кухне очага не бывает, а вместо него теплота долго поддерживается тлеющими на ровном земляном полу угольями. Прежде, чем лечь спать, хозяйка подкладывает к остаткам огня новый кусок кизяку, и этого довольно для поддержания теплоты на всю ночь. Тяга, выстроенная из сырцового кирпича, по мере приближения к крыше, суживается и устьем своим выходит в небольшую трубу, которая у горных Татар сплетается из хворосту. Комнатная печь, находящаяся за кухней и имеющая с последней одну тягу, есть ничто иное, как шестиугольное или восьмиугольное пространство, суживающееся кверху, обложенное земляными кирпичами и имеющее угловатую или ровную наставку, похожую на купол. Эта печь обмазывается глиной или мергелем и в топке так же хороша, как печь духовая или жаровая. Устройство татарских печей и кухонь совершенно удовлетворяет всем условиям хорошей печи. Во время моего трехлетнего пребывания в Крыму я не видал там ни одного пожара, и это явление тем более для меня удивительно, что на моей родине, в Данциге, в одну ночь мне случалось по 4 или по 5 раз слышать звон набата и видеть в темные вечера по 2 и по 3 зарева на горизонте. Слава Богу, что запад Европы наводнен учреждениями, обеспечивающими стоимость здания в случае пожара. Печи татарских жилищ скоро нагреваются и долго держат тепло, потому что окно, обращенное на север, закрывается на зиму деревянною доскою или затыкается подушкою, южное же замазывается, и в комнате всегда сохраняются приятная теплота и здоровый воздух.
Предметы быта южнобережных татар
в экспозиции Ялтинского историко-этнографического музея.
Если мы обратим внимание на домашнюю и кухонную утварь, то в передней части дома увидим направо от двери бочку 2 или 3 фут. вышины, которая вверху шире, чем внизу, и заключает в себе скоп кислого молока, а у горных Татар овечий сыр. За этой бочкой или в стороне от неё прислонен стол, единственный во всем доме. Стол у магометан составляет принадлежность кухни и появляется в комнате только тогда, когда посещают их Европейцы; он бывает от 4 до 5 дюймов вышины и состоит из круглой дюймовой доски, имеющей два фута в диаметре и устанавливающейся на толстой ножке, которая внизу разделяется натрое. На столе режут и бьют сырое мясо, катают тесто и лапшу; другого никакого назначения он не имеет. Далее мы найдем кадку с маслом, сделанную так же, как делают наши, только немного грубее; несколько деревянных обрубков, чтобы сидеть гостям, один или два чугунные котла и, может быть, найдем еще сковороду и ступку. Ступка делается из деревянного ствола 1/2 фута в диаметре, который с верхнего конца выдолблен; она употребляется только для того, чтобы толочь соль. По стенам кухни висят веревки,
ремни и некоторые земледельческие орудия, как, например, косы, серпы, лопаты и топоры. Глиняные сосуды, которых больше всего обжигается в Карасубазаре, высоки, имеют узкое брюшко, длинное, прямое горло и расставляются в татарской кухне по сортам. Из кухни, дверями, имеющими от 3 до 4 фут высоты, опять наклоняясь, входят в комнату.
Если посетитель, по долгу справедливости, благоговеет пред священным обычаем целого миллиона людей, то, по примеру магометан, входя в комнату, он снимает с ног обувь. Каждый Татарин, даже маленький мальчик, ходит по накрытому войлоком полу в чулках. Когда в деревне очень грязно, Татары, кроме толстой обуви, надевают искусно сделанные деревянные башмаки, которые устраиваются следующим образом. Из легкого дерева, обыкновенно из черного тополя, вырезываются две толстые доски, до шести дюймов длины, которые имеют почти такую же форму, как у подошвы; а в передние их части вбиты гвозди, чтобы удобнее было бегать. Подошвы держатся на двух поперечных дощечках от 3 до 6 дюймов вышины; к ним прикрепляется в виде стремени широкий ремень, и, таким образом, башмак держится на ноге. У богатых Татар можно видеть башмаки, очень красиво вырезанные, полированные и даже отделанные перламутровой насечкой. Этот обычай носить деревянную обувь нашел последователей между бедным классом жителей в грязных южных городах России, так что ныне в Симферополе осенью и весною можно встретить жителей, идущих в таких башмаках на базар.
В комнате, вдоль карниза, привешивается у стены деревянная полка, на которой хранятся более дорогие предметы. Здесь стоят, например, старые бутылки, кубки, коробки и проч., — одним словом, вещи, которых Восток не производит. Вокруг полок, как особое украшение комнаты, висят пряденые, тканые и даже вышитые платки, работанные хозяйкою дома и её дочерьми. Когда татарские девушки вступают в возраст невест, они вышивают большее или меньшее количество платков, смотря по состоянию, и приносят их в дом жениха, как приданое. В углу комнаты, у самой печки, где оканчивается полка, хранится обыкновенно Коран, если есть в семействе экземпляр этой священной книги. Часть комнаты, за печкою, иногда отделяется перегородкою и назначается для различных потребностей женского пола. Если хозяин жилища человек достаточный, то через всю комнату, вдоль стен, лежат подушки в 1 1/2 или 2 фута ширины, составляющие мягкое сиденье. Наволочки на подушки шьет сама хозяйка из домашнего сукна, на котором вытканы правильные узоры кофейного и белого цвета. Беднейшие люди только на время ночи часть этих подушек кладут на пол; а каждое утро они тщательно складывают подушки одну на другую в угол комнаты и покрывают их одеялами, которые шьются из различных материй: у богатых — из тяжелой турецкой шелковой материи красного или желтого цвета, а у бедных — из толстой бумажной материи русского произведения , с цветными прямолинейными узорами. Иногда случается видеть на этих подушках простые ситцевые покрывала. Покрывала лежат еще обыкновенно на одном или двух ящиках, сделанных очень грубо из елового дерева. Ящики вымазаны голубой или красной краской, обиты во многих местах белою жестью и замыкаются железным замком. В городах, цветущих восточной промышленностью, напрасно высматривал я мастерские, чтобы найти подобные ящики. Их можно найти в обыкновенных лавках Малороссии, между другими русскими произведениями, почему, мне кажется, можно с достоверностью предположить, что Татары впервые заимствовали употребление этих сундуков во время их владычества над Русью. Стены, украшенные живописью, в Крыму я встречал очень редко. Эти немногие опыты Татар в искусстве рисования, вероятно, имеют связь с верованиями их и вообще всех магометан о райской жизни. Если мы будем рассматривать татарские рисунки, то всегда увидим на них довольно правильные, но грубые древовидные разветвления, на концах которых нарисованы цветы и фигуры, похожие на птиц. Другие же рисунки состоят из простых прямолинейных разводов. Магометане, имея самые фантастические понятия о рае, главным условием его полагают дерево тубу (счастья), которое должно простирать свои ветви на жилище каждого праведника и должно быть обременено всевозможными плодами и птицами. Легко может быть, что Татары в основание своих рисунков принимают выражение этих верований. На балках, соединяющих концы стропил в татарской хижин, лежат всякого рода хозяйственные предметы: тут видишь короб со льном, там корзину со щипаной шерстью, далее несколько пучков табаку, кнуты, ножи и проч. Печка украшена еще особенным убором; на ней стоить кофейный сервиз. Кофейник из желтой меди с крышкою и коротким носком поставлен посреди круглого жестяного подноса, а вокруг него стоит от 3 до 6 чашек, величиною в половину гусиного яйца, у которых соразмерной величины медные извивающиеся ручки и тяжелые подножки. Из всей утвари, наполняющей комнату Татарина, нами не упомянуты еще прялка и ткацкий станок. Оба эти прибора так просты, что когда их сравниваешь с паровыми машинами для пряжи и тканья, то в высшей степени бываешь удивлен, как от их действия можно получить какой-либо результат. Татарские женщины и девушки прядут руками: они кладут щипаную шерсть в цилиндрический гребень, стоящий на конце трости, которая укреплена на круглой доске: левой рукой они дергают с гребня шерсть, а в правой руке у них веретено в 5 дюймов длины, на верхнем толстом конце которого приделана шпулька , чтобы наматывать нитки. Работающая женщина правой рукой так искусно приводит веретено в кругообразное движение, что шерстяная нитка в 3 фута скручивается. Если эта нитка туго натягивается, то ее отцепляют, и той быстроты, с которой веретено вертелось, достаточно, чтобы готовая нитка намоталась на шпульку. Потом нитку опять зацепляют и снова дергают шерсть из гребня, а большим и указательным пальцем правой руки крутят веретено. Ткацкий станок в главных его частях нисколько не отличается от европейского; он обделан очень грубо и складывается только тогда, когда нужно выткать кусок материи и когда для этого приготовлено достаточное количество пряжи. Две основные горизонтальные балки, поддерживающая весь станок, имеют в длину от 4 до 6 футов, передняя рама 4 с половиною фута вышины и 3 ширины. Пряжа укрепляется на верхней перекладине передней рамы, на которой помещается работающая женщина, и косо идет отсюда вниз к противоположному концу станка, где она наматывается на круглом вальке. С валька половина нитей продевается в петли, расположенные в равных расстояниях на другом свободном вальке, и образует верхнюю основу ткани; другая половина нитей, распределенная подобным же образом, составляет уток. Оба валька, на которых находятся упомянутые петли, привешиваются кверху станка и посредством особой педали, приделанной внизу, передвигаются отвесно вверх и вниз довольно далеко друг от друга, так что челнок может свободно проходить между ними. Вновь прибавленные нити притягиваются к основе посредством гребня. Чтобы нити правильно располагались, они проведены сквозь узкую раму, которой верхняя и нижняя части соединены тонкими деревянными полосками. Татарские материи вообще очень узки: вытканные из льна имеют в ширину не более одного фута; гладкая шерстяная материя, употребляемая на кафтаны, бывает до 2 футов ширины, а материя с белыми и бурыми рисунками, из которой делаются наволочки, еще уже. Окраска шерсти крымским Татарам еще неизвестна.
На дворе зима. Ужасный буран шумит в степи и метёт тучи снегу к скромным жилищам бедных Татар. У северной стороны каждой избы лежит белая промерзлая масса снегу, возвышающаяся иногда до ненадежной крыши. Если, утомленные, мы входим для отдыха в жалкое жилище Татарина, нас примут теплая комната и печь, нагретая тлеющим кизяком; хозяйка тотчас снимает подушки, встает, все удобно располагаются на мягком войлоке, закуривают трубки и пьют кофе. Какое наслаждение! А еще большая часть людей говорить, что это слишком бедно. В самом деле, татарская комната зимою представляет настоящий рай после открытой степи. Сами магометане понимают это очень хорошо, потому что не отходят всю зиму от печи. Каждый день, после утренней молитвы, добрый хозяин закуривает трубку и, поджав ноги, садится против печи. Проходит четверть часа — он ничего не говорит, только моргает своими узенькими глазами и курит. Когда выкурит трубку, он начинает поминутно обращаться к своей дражайшей половине с приказаниями подать хлеба, воды или простокваши, что она тотчас и исполняет. Потом он опять курит и молча, с серьёзным лицом, сидит прислонясь к печке. Пройдет еще полчаса — он спрашивает у жены, что делают корова или лошадь, и жена в бурную погоду должна выйти из дому, чтобы принести ответ своему повелителю, который продолжает греть ноги и курить. Для татарских мужчин большая часть зимы проходить в таком бездействии; до домашних работ Татары зимой и не дотрагиваются. Если у Татарина истощится весь запас его продовольствия, он идет к одному из соседей, большей частью к русскому государственному крестьянину, чтобы занять четверть ржи, и отдает ему этот долг с процентами, или работой в летнее время, или из сбора от будущей жатвы.
На дворе подле дома мы находим такую же чистоту, как и в доме. У Ногайцев и у живущих севернее горных Татар заборы делаются или из старого кирпича, сложенного стеной, или из земли и бурьяна; в последнем случае на слой земли кладут слой бурьяна, состоящего из остатков от изсохших хвойных деревьев, как, например, Xantium spinosa, из различных родов carduus и centaurea orina, а иногда содержит в себе пышный Atripleх и Chinopodium. Если слоев земли и бурьяна положено много, то впоследствии из них образуется твердая изгородь. Большая часть горных Татар и живущих по южному берегу полуострова употребляет для своих домов стены не кирпичные, а плетеные из кустарника и оштукатуренные снаружи глиною или мергелем. Заборы поправляются у них осенью, когда поспеет бурьян, т.е., когда он совершенно изсохнет. Верхний слой забора насыпается обыкновенно из остатков колючих растений, чтобы скот не мог через него перейти, и, таким образом, он удерживается на дворе. Однако, случается, что в голодные годы, зимой, рогатый скот и овцы выдают бурьян из стен, особенно в том случае, если и сено и кустарник уже издержаны. Хлевов у степных Татар очень мало, и те содержатся в самом жалком положении. Скот у Татар пасется всю зиму и не выгоняется на пастбище, только когда выпавший во время зимы снег долго держится на полях; лошади и быки остаются на пастбище и на ночь, а коровы и овцы пригоняются домой. На дворе татарского жилища видны всегда большие кучи топлива, которое в степях бывает двух родов: во-первых, с полей собирается бурьян; но это делается только тогда, когда лучшее топливо — кизяк — уже издержано. Последнее вырезывается, как торф, на тех местах, на которых зимою стояли овцы и рогатый скот. Оно состоит из экскрементов этих животных, смешанных с соломою. Обе составные части утаптываются ногами самих животных так хорошо, что работнику остается только разрезать готовый кизяк и высушить его на воздухе. В больших, правильно устроенных овчарнях европейских помещиков, чрез каждый промежуток времени от 2 до 5 дней, подкладывается в хлева свежая солома, и зимой накопляется в них столько кизяку, что в апреле срезают два или три слоя кизяку от 3 до 4 дюймов толщины. Бедные Татары должны собирать лежащий на дорогах помет рогатого скота и сушит его на солнце или они мешают его сначала с соломой, раскладывают на землю и потом уже в половину высушенное режут на кизяк. Кизяк, сделанный из овечьих экскрементов, несравненно лучше, чем от рогатого скота: первый сорт кизяка дает в топке более тепла, чем красный бук, а перед употребляемым на севере торфом имеет то преимущество, что при топке не отделяется от него смрадный, неприятный дым. Для просушивания, свежий кизяк складывается в пирамиды от 3 до 4 футов вышины и пустые внутри, так что сквозь них может свободно проходить воздух. Красные дрозды очень любят укрываться в этих пирамидах и, кажется, строят в них свои гнезда. Когда кизяк высохнет, его складывают в овальные длинные кучи в 6 футов вышины и обмазывают снаружи свежим калом, чтобы, во-первых, предохранить кизяк от влияния атмосферы, а во-вторых, чтобы предохранить кучи от падения и от могущего произойти чрез это беспорядка. В обыкновенное время кубическая сажень хорошего кизяку стоит от 10 до 12 руб. серебром, а маджара (воз), изложенная кизяком ровно с краями, стоит 2 руб. серебром. Зимой 1853-1854 года, в окрестностях Керчи, цены на кизяк возвысились от 20 до 33 и даже до 40 рублей за сажень. Отличную золу, которую кизяк дает при горении, жители деревень свозят на одно место, и так как её накопляется все более и более, то, по прошествии некоторого времени, образуется обыкновенно на таком месте пригорок, величиною не меньше дома. Такой холм золы составляет драгоценную, но в то же время мертвую собственность деревни. В деревне Кучалки, о которой я упоминал выше, есть такой золяной холм значительной величины. Я представлял на вид г. Шатилову, владельцу соседних этой деревне земель, какую отличную пользу мог принести ему этот богатый скоп золы, если бы употребить его для щелочения или как удобрение для полей. Убедясь в выгодах этого расчёта, г. Шатилов уже было согласился сделать эту покупку; но Татары не хотели об этом и слышать. Я заметил, что деревенские жители очень привязаны к этим золяным холмам: по вечерам вы всегда можете видеть, что на холме сидят несколько мужчин, курящих табак и любующихся степною далью; даже деревенская собаки имеют какую-то привычку к этим грудам золы, на вершинах которых они всегда лежат. Должно быть, для бедных Татар, живущих в обширных степях , большое значение имеет возвышение от 8 до 12 Футов, если это возвышение невозможно приобрести у них за деньги.
Возле складов кизяка на татарском дворе виден еще знаменитый экипаж домохозяина. У бедных Татар этот экипаж есть просто двухколесная телега и называется ат-арба, а у достаточных он на 4 колесах и называется маджара. В татарской телеге также мало железа, как и в татарском доме. Оси у неё сделаны из крымского дуба (Quercus pubescens); они четырехугольные, толщиною 5 дюймов, по концам скругляются цилиндрически и иногда смазываются бараньим салом. Но большей же части Татары ездят не подмазывая колес; поэтому в сырую погоду и если телега нагружена, издали можно узнать о её приближении по громкому треску и свисту. Окружность колеса составляется из 5 или 6 дуг, имеющих от 5 до 6 дюймов толщины и 7 дюймов вышины. Лучшим материалом дли выделки этих дуг служить красное буковое дерево. Каждая дуга соединяется двумя спицами со ступицею колеса, выделываемой из кленового дерева (кара-гач) и состоящей из цилиндра от 9 до 11 дюймов в диаметре. Последняя с одного конца заострена, а другой её конец, идущий к основанию оси, тупее. Задние колеса телеги бывают от 4 до 5 футов в диаметре, следовательно очень высоки, а передние несколько ниже. Обе оси соединены тремя дрогами: одна из них соединяет средины осей, а две другие идут диагонально по дну телеги. Одна идет от правого конца задней оси к левому концу передней, а другая — от правого конца передней к левому задней оси. На станке, составляющемся из описанных частей, помещается кузов, лежащий на двух балках, прикрепленных к стану посредством шкворня. У бедных Татар кузов телеги делается из плетеных стенок и без потолка; у богатых же он устраивается в виде домика, со стенками, плетеными из прутьев орешника, от 2 до 3 футов вышины, и с потолком, лежащим на четырех стоячих дугах. Потолок у телеги делается или из холста, или из войлока. Сзади у телеги приделывается плетеная из хвороста стенка, а спереди — высокий порог, на который нельзя прямо войти, а нужно влезать. Хотя у таких экипажей нет рессор и других знакомых нам удобств, но если они запряжены быками или верблюдами, то в них ехать довольно приятно; не должно только в них сидеть прямо, а лучше следовать, в этом случае, методе Татар, которые в них ложатся.
Внутри телеги на дорожную кладь расстилается толстый войлок, так что на образуемое кладью возвышение голову и спину так же удобно прислонять, как на подушку. На маджарах я весьма удобно и дешево совершал мои путешествия по степям. (За 100 вёрст от Симферополя до Чонгарского моста я платил только 70 коп. серебром.) Дышло у маджары бывает или одинокое, или двойное: в первом случае в телегу впрягаются ярмовые быки, а во втором случае-лошади, по две с каждой стороны, и наружные постромки от них прикрепляются к концам передней или задней оси.
Мы здесь описали все, что находится на чистом дворе жилища. Несколько далее от него устраивается обыкновенно колодезь. У настоящих Ногайцев, живущих по берегу Азовского моря, каждая семья имеет свой особый колодезь, и эти колодцы устраиваются у них точно так же, как в деревнях немецких колонистов, т.е. вода из них черпается посредством колеса или насоса. По сю сторону Перекопа и Чонгара колесные колодцы встречаются очень редко, и то только на больших дорогах. Крымские степные Татары обделывают стены колодцев бревнами, к которым они притаптывают землю, так что отверстие остается, только в 1 1/2 фута, и на нем лежит длинное корыто. Употребление ведер Татарам еще неизвестно. Вместо ведер, для черпанья воды они употребляют сшитые из бараньей кожи или просто шерстяные плотные мешки в один фут глубины и от 7 до 8 дюймов в диаметре; в отверстие их вставляются на крест две палочки, чтобы мокрые стенки мешка не слипались. Когда нужно почерпнуть из колодца воды, мешки эти привешиваются к шестам. За домом у Татар такой же огороженный двор, но окруженный, сверх того, еще рвом. На нем лежат запасы сена, соломы и ржи. Хотя жатва у большей части татарских хозяев так плоха, что хлеб бывает готов в продолжение месяца даже с молотьбой, однако, почти у всех их на дворах можно видеть запасы вымолоченного проса. Вот в каком положении находится хозяйство Ногайцев и горных Татар.
Если, кроме простых татарских изб, мы поищем в деревне других строений, то прежде всего обратит на себя наше внимание выстроенный из грубого известкового камня и глины дом, покрытый черепицею и не окруженный двором. Это место для Татар священно и есть ничто иное, как молельня, в которой мулла творит свои молитвы по пятницам и во время постов. Молельни степных Татар очень некрасивы, по той причине, что приходы очень бедны и не могут много жертвовать на устройство храмов. Набожные горные Татары, напротив, жертвуют на молельни очень много. На татарском храме устраивается всегда минарет или возвышение, в виде лестницы, с которого мулла призывает правоверных к молитве.
Кроме молельни, остается еще упомянуть о деревенских мельницах, которые бывают двух родов: ветряные и земляные. Первые лежат на твердом основании, выстроенном из кирпича, в 5 или 6 футов вышины, и на этом основании ставится ящик от 6 до 7 футов, покрытый соломой или легкими деревянными планками; а стены у него плетеные из кустарника и оштукатуренные. К валу приделывается от 6 до 8 крыльев, устроенных из крепких стропил; парусов на них не употребляют, а только проделывают в них несколько отверстий, так что, при небольшом ветре, мельницы стоят. Для выделывания колесных зубьев употребляется дерево кизил, растущее в горах. Оно очень хорошо для этой работы, по своей твердости, и ценится очень дорого. Земляные мельницы приводятся в движение лошадьми, но не так, как в мельницах с наклонной плоскостью, а в земляных мельницах устраивается ворот с одной или двумя руками, к которым припрягаются лошади. Лошадей гоняют вокруг ворота, и, таким образом, он приводится в кругообразное движение. Татарская мельница вымалывает в 24 часа только десять мер крупной муки. В доказательство прочного устройства этих мельниц, мы можем привести то обстоятельство, что во время ужасной бури, бывшей в 1855 году, 2 ноября, в русских ветряных мельницах и других крымских строениях оказались трещины; татарские же мельницы остались почти без всякого повреждения. Но это весьма естественно, потому что у ветряных мельниц и других строений в степях стены сквозные, и ветер мог свободно сквозь них проходить. Водяные мельницы в Крыму встречаются в большом количестве на реках; но они составляют собственность Русских, Армян и немецких колонистов, а Татары берут их только на откуп. Татары южного берега мелят свой небогатый сбор хлеба на водяных мельницах, устраиваемых ими на лесных источниках. Все, что выше описано нами относительно степных Татар, имеет применение и к Татарам горным и южного берега, со следующими немногими изменениями. Жилые строения у последних бывают покрыты плоскою крышею, склоненною на одну сторону. Она делается обыкновенно из плетня, на который насыпается слой земли в один фут. Дымовые трубы у них также плетёный и очень широки, но в вышину бывают только до 3 футов. В местах, изобилующих камнем, стены для жилых строений выводятся из грубого камня и оштукатуриваются глиною; заборы же складываются просто из сухих камней, ничем не смазываемых. На южном берегу крыши домов хотя и покаты, но под весьма тупым углом, почему они и имеют вид террас. Легко может случиться, что житель другой какой-нибудь страны, приехав в крымскую деревню, взойдёт по ошибке на крышу татарского жилища и будет блуждать по крышам, думая, что он идет по проселочной дороге. Летом эти крыши служат Татарам вместо сушила, и на них очень часто можно видеть разложенные для просушки плоды; а по вечерам на крышах собираются мужчины, чтобы поболтать и покурить.
У горных Татар при жилищах устраиваются еще небольшие домики для домашних птиц. Они сплетаются из кустарника и имеют сходство с фашинными корзинами, употребляемыми у нас на войне. Вышиною они бывают не больше 4 футов, а в диаметре от 2 до 2 1/2 футов. Крыша у них выпуклая и имеет вид плоского купола. Касательно заборов должно заметить, что сверху на них насыпаются ветви растения, называемого Христов терн (Paliurus Aculeatus). Оно на южном берегу очень употребительно и вполне удовлетворяет цели, состоящей в том, чтобы охранять дом от воров и препятствовать скотине переходить через забор, который обыкновенно довольно низок. Мечети горных Татар, в особенности в городских приходах, очень красивы. Они всегда квадратные, футов в 25 вышины, с крышею из черепицы, возвышающеюся в виде шпица. Карниз деревянный, с украшениями, вырезанными в турецком вкусе; а с той стороны, где устроен минарет, карниз совершенно ровный. На минарет ведет круглая лестница, идущая до самого шпица. Минарет бывает вышиною от 35 до 50 футов, и шпиц его оканчивается двурогою луною, с лестницы на минарет ведет узкая и низенькая дверь. Футов на 10 ниже шпица минарет окружен узкой галереей, с каменными перилами. Эта часть здания предназначается для призывания правоверных к молитве. Мулла восходит на минарет и медленно ходит вокруг балкона, однообразно призывая жителей к молитве. Карниз как у балкона, так и у крыши минарета бывает или простой, плоский, или украшенный гипсовыми яйцеобразными фигурами. В деревнях, где приходы бедны, вместо минаретов устраиваются из известкового камня возвышения вроде лестниц. На верхней их площади находится всегда башенка, накрытая шпицем с полулуной.
Глава V. Одежда мужчин и женщин
Одежда в главных частях почти у всех Татар одинакова. Широкие рукава полотняной рубашки или выходят из-под узкой куртки до самого локтя, или вовсе не видны из-под куртки. Впрочем, первого рода рукава можно встретить только у стариков. Молодые люди носят сверх рубашки узкую куртку, у которой рукава состоят из небольшой обшивки или доходят до локтей, и в последнем случае они застегиваются пуговицами и петлями, сделанными из шнурка. С того места, где застегивается воротник, и до самого живота идет ряд пуговиц, по большей части обтянутых тою же материею, из которой сшита куртка; а у богатых людей пуговицы бывают металлические и даже серебряные. Куртка шьется всегда из дорогих материй. Бедные татары шьют себе куртки из бумажной матери с красными или голубыми полосами. Люди достаточные шьют их из шелковой турецкой материи, на которой обыкновенно, по ярко-красному полю, идут угловатые желтые узоры или полоски. Очень широкие шаровары надеваются сверх куртки и застегиваются крючками, а наверху затягиваются шнурком так, что образуют большие складки. Чтобы затянуть себе талию, Татары носят пояс, который у стариков очень широк, а у молодых очень узок, и бывает различных цветов; только у высшего духовенства пояса всегда зеленые. Сверх всего этого, рабочий класс Татар носит кафтаны из грубого сукна, вытканного женщинами и окрашенного темно-бурой краской. Они так длинны, что доходят до колен; воротники у них откладные, и рукава очень широки. Так как жители южного берега пользуются более жарким климатом, то они носят обыкновенно только куртку, и очень редко встречаешь у них еще короткий халат (татт). Летом Татары употребляют верхнюю одежду вместо мешков для хлеба. Чтобы положить в нее хлеб, Татары завязывают рукава, верхний и нижний ее концы и, таким образом, делают из нее что-то вроде мешка. Такой мешок с хлебом они переносят с одного места на другое, держа его за один из углов, или надевают на палку и несут на плечах. Степные Татары и Ногайцы зимою носят баранью шубу, а жители южного берега и городов надевают шубу только если погода так холодна, что без нее нельзя обойтись. Кади и муллы носят тонкую суконную мантию, со стоячим невысоким воротником голубого или бурого цвета. Мальчиков уже с четырехлетнего возраста у Татар одевают, как взрослых; а до этого времени они бегают просто в рубашке и в куртке с узкими рукавами. Голову покрывают все крымские магометане шапкою в 1 или 1/2 фута вышины, сделанною из дубленой бараньей кожи; на дне шапки бывает или простая гладкая кожа, или сукно с вышитыми фигурами. Носить чалму имеют право только муллы, которые по-турецки обматывают ее накрест около шапочки, надетой на голове, а концы ее подсовывают внутрь. Чалма бывает всегда белого цвета, а шапочка — разных цветов. Обувь у зажиточных людей состоит из шерстяных чулок, на которые надеваются желтые полусапожки из бараньей кожи или же башмаки с высокими каблуками; а сверх всего этого Татары надевают еще на ноги черные крепкие сапоги. Вся обувь остро оканчивается спереди, и передняя часть ее загибается кверху, в виде птичьего клюва. Рабочий класс народа навертывает на голые ноги до колена зимою кусок шерстяной материи, а летом — грубого полотна, и надевает сверх этого сандалии, из бараньей кожи. В отверстия, сделанные в сандалии, прошнуровывается ремень, который потом обматывается около ноги и завязывается под коленом. Такого рода обувь у Татар носит название кюс.
Типы татар в Алупке.
Почтовая открытка из коллекции Низами Ибраимова.
На рубашку, сделанную из грубого сукна домашней работы, женщины надевают широкие пестрые шерстяные шаровары, которые под коленями стягиваются в большие складки посредством продетого в них шнура. Рукава у рубашки со стороны отверстия широки, как у мужчин, и доходят почти до половины руки. Как рубашка, так и прочие части женского наряда оставляют шею открытою до половины груди. Женщины бедного класса Татар надевают на шаровары грубую шерстяную юбку, стягиваемую у стана в складки продетым в ней шнурком. В теплое время Татарки прикрывают верхнюю часть тела бумажным кафтаном, с рукавами, не достающими до локтей. Кафтан простирается до колен и подшивается какой-нибудь пестрой материей, а никогда не кладется на вату. Старые женщины, а в холодное время и все молодые, на этот летний наряд надевают еще кафтан, у которого фасон совершенно такой же, как у мужских кафтанов; только рукава у них узкие, с искусно вырезанными обшлагами. На шве, внутри рукавов, пришивается от 6 до 9 маленьких металлических пуговиц. Воротник у зимнего кафтана невысокий, стоячий, а длина кафтана изменяется вместе с летами лица, которому он принадлежит: у старых женщин кафтан всегда доходит до самых пят, а у молодых девок он только до колена. Молодые замужние женщины носят передники собственного изделия, но самой худой доброты. Женщины, которые росли в городе и имеют достаточно средств, чтобы одеваться богато, вместо грубых татарских материй, для передников выбирают тонкие материи, большей частью с яркими красками и крупным узором. Мода обшивать края платья в несколько рядов серебряными и золотыми шнурками одинаково употребительна как в мужской одежде, так и в женской. Головной убор состоит из покрывала, общеупотребительного на Востоке и которого женщины не надевают только дома. Если татарская женщина набросила свое белое покрывало, например, чтобы выйти на улицу, то оно покрывает не только лицо до глаз, но и всю ее фигуру. Девушки до 14-летнего возраста ходят без покрывала, а вместо него носят феску, т.е. шапочку, в 2 или 3 дюйма вышиною, сделанную из красного сукна, с плоским дном, к средине которого привешивается длинная кисточка, разбрасывающая на шапочке свои нити в виде звезды. Феска составляет главный наряд молодых татарских красавиц и оставляется ими только после замужества. Татарки украшают ее всякого рода золотыми и другими блестящими монетами (впрочем, никогда белыми), которые отчасти прямо привешены к феске, частью же нанизаны на шнурках по её краям. Если остается еще несколько монет, то их навязывают на перекрестные нити и таким украшением закрывают открытую часть груди. Прическа у татарских женщин бывает двух родов: у замужних одна, у девушек другая. Девушки любят заплетать свои темно-русые волосы во множество косичек, из которых одни кладутся по плечам, а другие забрасываются за спину. Замужние женщины собирают передние волосы в два пучка и завертывают их на висках, не употребляя никаких шпилек и пряжек; они придерживаются полотняным покрывалом. Не заплетенная же прядь волос висит у них по спине. Дома женщины покрывают голову белым полотенцем 8 футов длины и 1 1/2 фута ширины. Они обвязывают им накрест верхнюю часть головы и так искусно прячут концы его, что без всяких шпилек головной убор держится крепко даже во время довольно долгой работы. Один только конец полотенца висит по спинe до крестца и покрывает волосы. Каждый раз, как выйти из дому, даже если бы женщина шла на один из соседних дворов той же деревни, она поправляет себе голову. Обувь женщин состоит из остроконечных желтых башмаков, сделанных из бараньей сафьянной кожи. При выходе со двора женщины надевают на них еще черные башмаки; если же на дворе грязно, то женщины употребляют деревянные калоши, о которых мы говорили выше.
Любимое украшение ногайских женщин есть серебряное тяжелое кольцо, 1 1/2 дюйма в диаметре, которое они продевают сквозь левую ноздрю. Сережек они не употребляют; напротив, кольца, браслеты, бусы, а также богатые пояса, которыми они подвязывают талию у кафтана, находятся у них в большом употреблении. Если девушка не носит серебряного пояса хотя в 1 дюйм ширины и самой простой работы, это уже служит верным доказательством ее бедности. Богатые девушки носят пояса разных величин и форм. В середине пояса спереди бывает приделана розетка от 4 до 6 дюймов в диаметре, украшенная поддельными камнями красного и зеленого цвета; иногда она бывает гладкая, иногда с выпуклыми узорами. На месте, где приделана розетка, пояс очень узок, а, обгибая тело назад, он расширяется. Редко он бывает массивен, и по большей части его ткут из крученых серебряных нитей.
Между татарскими женщинами существует еще обычай красить волосы и ногти красной краской: и девушки, и женщины строго соблюдают это обыкновение; даже, если волосы имеют хороший темный цвет от природы, прежде, чем заплетать, Татарка красит их в рыжую краску. Старые седые женщины имеют какую-то особенную страсть к этой моде и считают совершенно необходимым красить волосы в яркий цвет лисьего меxa. Для этого они употребляют какой растительный порошок, привозимый из Пepcии. Если судить по его виду, он делается из корня какого-нибудь растения. Остается упомянуть о религиозном обычае, по которому все Татары, мужчины и женщины, старые и молодые, каждый носит при себе свою молитву, как спасительный талисман. Эти молитвы покупаются у духовенства. Их пишут на трехугольной бумажкой киноварью, прячут в кожаные сумочки такой же формы, как бумага, и носят сумочку на спине; бумажка бывает или совершенно зашита в сумке, или сумка только застегивается пуговкой. Молодые девушки зашивают свои молитвы в трехугольный кусочек кожи и заплетают их в свои косички; иногда девушка носит не одну, а несколько косичек.
Глава VI. Скотоводство. Земледелие. Садоводство. Произрастение табаку. Лесоводство и охота.
В последующем изложении нам остается говорить о том, чем различаются степные Татары от горных и от жителей южного берега. Эти различия заключаются только в занятиях и происходят от свойств почвы , на которых живут те и другие.
Таврические степи производят богатую растительность и потому превосходны для скотоводства. Благотворный климат, сохраняющийся до поздней осени, бесснежие и теплая погода до конца декабря, ранняя весна и постоянные пастбища, — все это как нельзя более благоприятствует скотоводству. Вследствие этого все степные Татары, как чистые Ногайцы, так и потомки горных Татар, занимаются скотоводством. Ногайцы, живущие на Молочне, по соседству с меннонитскими колониями, побуждаемые отличным примером немецких колонистов и хорошими ценами бердянских купцов, сеют хлеб в значительном количестве. В Крыму же все хлеба сеются в самом малом количестве, если сравнивать с тем, которое производится русскими крестьянами, немецкими колонистами и другими владельцами. Правда, что соль, содержащаяся в почве по восточному, северному и южному берегам Крыма, препятствует обработке хлебов, но верхний слой почвы почти везде от 1/2 до 2 футов состоит из чернозема. Только просо, самый благодарный из всех хлебов, требующих за собою самого малого ухода и в то же время составляющих любимую пищу Татар, производится ими в значительном количестве.
Обыкновенные овцы, требующие наименьшего ухода, составляют главный предмет татарского скотоводства. Они подвержены только легким болезням, и, при самом дурном уходе каждая голова ежегодно приносит от 10 до 60 копеек серебром дохода. Во время зимы овцы не ставятся в хлева , как это делается в правильных экономических хозяйствах богатых владельцев; но если везде высоко выпадает снег, стада по вечерам пригоняются к жилищам, или, если пастбища далеко от деревни , они загоняются в особые изгороди, служащие для охранения от непогоды. Изгороди делаются из земли и бурьяна, в 5 футов вышины,
иногда угловатые, иногда круглые, и доставляют стадам хорошее убежище во время не очень сильной бури. Когда снег выпадает на 1/2 фута вышины, овцам не дают еще сена, а они вырывают из-под снегa остатки травы и засыхающие во время поздней осени полынь и бурьян. В суровые, продолжительные зимы сено подкладывается овцам два раза в день: утром и вечером. Рогатый скот украинской породы, который невысок ростом и серого цвета, выгоняется в степях на пастбище, точно так, как лошади, и зимою, и летом. При большей части татарских жилищ вовсе нет хлевов, а если и есть, так только для коров и телят. В некоторых местах Крымского полуострова пастбища служат только для развода чонтукских овец, которые велики ростом и имеют короткую грубую шерсть каштанового цвета; а вместо длинного хвоста у них раздвоенный жирный курдюк. Они очень выгодны на убой (все части такой овцы идут в дело, а потому ягненок от трех до четырех лет стоит 4 рубля), но почти во всех местах Крыма эта порода овец выводится. Ногайцы, живущие на Молочне, которые гораздо богаче крымских Татар, по примеру соседних им немецких колонистов, разводят испанских овец, однако же нисколько не заботясь об улучшении породы. В окрестностях Керчи и Козлова можно встретить светло-серых, курчавых овец астраханской породы, которые дорого ценятся вследствие отличной их кожи; но в некоторых частях Крымского полуострова они в короткое время вырождаются. Черные венгерские овцы в Крыму встречаются редко, однако же, почти во всех стадах Татар можно видеть не столь курчавых овец, происходящих от смеси с венгерскими овцами. Богатейшие из татарских хозяев (не включая сюда благородных мурз) имеют от двух до трех тысяч овец, до 20 голов рогатого скота и столько же лошадей. Последние малы ростом, с очень большой головой и длинной гривой. Шерсть у них мохнатая и под коленями длиннее, чем на всем теле. Татарские лошади очень крепки. Они делают до девяти миль в один день и довольствуются скудным кормом. Ячмень в Крыму и вообще на Востоке служит заменою овсу, которого здесь производится очень мало.
На обработку пашен Ногайцы и степные Татары употребляют столь же мало трудов, как и на уход за стадами. Под рожь и под пшено они земли почти не боронят. На татарском поле никогда не видно прямой борозды; края же поля бывают взборонены очень неправильно, так что плуг или на 10 шагов перейдет за границу поля, или на 10 шагов не дойдет до нее.
Татарская борона состоит из нескольких перекрестных палок в 6 футов длины, с многочисленными отверстиями, в которые воткнуты тростники в 15 дюймов. Таким образом, тростники составляют широкую метлу, которою, при частом передвижении, семя разметается по полю. Соха у Татар выделывается очень грубо. Она вся делается из дерева и ставится на большие колеса. Все полевые работы производятся у Татар с помощью быков; лошадь же служит только для верховой езды и запрягается в двухколесную тележку. Ногайцы употребляют лошадь и для перевозки тяжестей; иногда можно видеть и горного Татарина, едущего в тележке, запряженной двумя быками, перед которыми идет еще лошадь. Богатые Татары (но не мурзы) сеют хлеба не более 10 четвертей, бедные же только одну или две мерки, а иногда и несколько хозяев вместе сеют не больше этого количества. Овощами и плодами степные Татары и Ногайцы не занимаются. Единственные плоды, которые они разводят — арбузы и обыкновенные дыни. Продажа же этих плодов приносит степным жителям большую прибыль, а потому они разводят арбузы и дыни большими огородами, которые носят название баштанов. Под баштаны не всякая почва удобна. Старая почва для них совершенно негодна, девственная же степь или удобренная паровая почва, содержащая несколько соли, дают лучшие плоды и самый богатый сбор их. Откупить на лето землю, удобную дли баштана, стоит очень дорого: именно должно заплатить за каждую десятину от 80 до 120 рублей серебром. Землю боровят под баштан осенью, а весною в мае месяце сажают семена в некотором расстоянии одно от другого, чтобы ветви растения на поверхности земли могли свободно расположиться. В конце дня уже показываются плоды величиною с большое яблоко. Месяц времени им нужен, чтобы зреть; а по прошествии этого срока до самой половины сентября Татары ежедневно ходят в баштан собирать спелые плоды. Дыни зреют несколько дольше, чем арбузы; но как те, так и другие, при постоянно хорошей погоде, достигают удивительной величины и спелости. Чтобы плоды были хороши, одного дождя в половине мая достаточно на все последующее время. Если в июле и августе идут дожди хотя и не сильнее, плоды растут худо: бывают несочны, малы; а в дынях не бывает даже аромата и сладости. Когда хозяин придет в баштан собирать поспевшие плоды, он каждый арбуз пожимает руками и по большей или меньшей упругости кожи арбуза судит о его спелости. Если плод еще не готов, то он остается на баштане. Пробуют плоды еще и другим образом, именно щелкают ногтем по их коже, и если плод издает пустой звук, то это означает, что он спел; но этот признак часто обманывает. Херсонские и перекопские арбузы известны как самые лучшие, и из этих двух мест их привозят целыми телегами на базары окрестных городов. В плодородный год маджара арбузов, в которую входит их до 150 штук, стоит один рубль. За один арбуз платят 2 коп. серебром, а если сбор был очень беден, то от 5 до 10 коп. серебром. Недозрелые плоды, остающиеся в августе, еще на баштане, уже не могут дозреть; но их Татары не бросают без пользы, а собирают и едят сырые, вместо огурцов. По краям баштана обыкновенно бывают посажены подсолнечники и маис. В некоторых местах между дынями растут у Татар и тыквы.
Обыкновенную пищу степных Татар составляют каша (чурба), приготовляемая из проса, и катика (простокваша). Обедают Татары nocле солнечного заката; а во время дня бедный житель Крыма питается только просом или грубым пшеничным хлебом. Кислого хлеба они не любят, а каждое утро пекут свежий xлеб, который приготовляется следующим образом: сначала сгребают с очага горячие уголья и на раскаленное дно его ставят тесто, потом накрывают тесто плоским железным котлом, на дне которого зажигают несколько кусков кизяка. От этого верхняя корка делается рябоватою, а весь сок собирается в нижней части хлеба. Если у Татарина нет каши и кислого молока, он варит муку с водою, прибавляет сюда несколько соли, и это составляет его обед. Богатые едят каждый день баранину. Особенно любят Татары бараний жир, который очень нежен и не содержит в себе сальных частиц. Любимая зелень Татар — лук и чеснок. Богатые хозяева нарочно ездят за ними в город; а у бедных стол обходится и без них. Огородов у степных Татар совсем не водится. По мере того как плоские Таврические степи возвышаются на степень гор, изменяется и род жизни Татар, живущих в этих местах. Прежде всего мы замечаем деятельную обработку табаку в тех местах гор, где есть источники, например, на Салгире, Альме, Каче, Бельбеке, Карасу и особенно там, где, устраивая плотины, проток воды можно сделать удобным для табачного производства. В степях хотя не родится табак высшего качества, но они дают табак с крепкими роскошными листьями, который если и не имеет в торговле большой цены по своему качеству, однако же, приносит большую выгоду огромным количеством сбыта. Большая часть Татар, живущих по южному берегу полуострова и на северном склоне цепи Таврических гор, преимущественно занимается разводом табаку в тех местах, где довольно воды. Береговые Татары уже в конце марта месяца начинают исподволь сеять табак. У горных жителей посев табаку начинается только в конце апреля или в начале мая. Несмотря на это, в северных долинах и в местах возвышенных первые ростки табаку часто замерзают. Иногда жителям этих мест удается сделать три посева в одно лето. В этом случае последний сбор табаку бывает очень поздний, и нередко случается, что, вследствие ранних морозов, большая часть его пропадает. Тем не менее, сорты табаку, вырощенного в этих местах Крымского полуострова, известны своею превосходною добротою: они очень крепки и продаются дороже, чем табак южного берега, близко подходя к табакам турецким.
Для посева тщательно приготовляются и удабриваются небольшие овальные грядки. Длиною они бывают от 6 до 9 футов; ширина 3 фута и подымается от земли на несколько дюймов. Семена сеются на гряду или узкими рядами, или совершенно неправильно — одни на другие, но всегда очень обильно, так что мнoгие зерна не дают ростков. Первое время, когда высушившиеся из семян ростки пробивают рыхлую землю, их тщательно охраняют от действия солнечных лучей, накрывая плетнями из кустарника, и прилежно наблюдают, чтобы молодая рассада содержалась в чистоте. Если молодое растение в четыре недели поднимается на вышину от 4 до 6 дюймов, то его пересаживают на поле, которое для этого вскапывается грядами.
Днища иссякших источников, места, орошаемые водою, и места, на которых прежде находились жилища, составляют самую лучшую почву для разведения табачных плантаций. За неимением такой земли, люди, занимающиеся разведением табаку, довольствуются легкой, несколько песчаной и глинистой или даже лесной почвой, из которой корни выкапываются. Пересаживание табаку должно быть совершаемо своевременно и как можно быстрее. Когда табак на грядках начинает подрастать, поле вскапывается точно так же , как под картофель, только борозды пониже, а пространство между ними пошире, и потом оно снабжается каналами, проводящими воду, необходимую для поливки. Молодые табачные деревца рассаживаются на бороздах в расстоянии 1 или 1 1/2 фута одно от другого и первое время скудно снабжаются водою. Каждый вечер открываются небольшие каналы, идущие с поля и сообщающиеся с общим каналом. Чрез них вода проходит на каждую борозду поля. Как скоро вода пройдет между бороздами до противоположной стороны поля, сообщение воды с землею прерывается. Только в конце июня, когда растение достигает 1 или 1 1/2 фут вышины и, следовательно , когда корни растения достаточно уже укрепились в земле, водопроводный канал открывается два раза в день. Через несколько недель растение поднимается уже на 3 фута вышины и более, и в это время должны быть срезаны с него верхние и боковые почки, чтобы лучше разрастались листья. Жители южного берега и гор поручают всегда эту работу женщинам и детям. Однако, жены и дочери степных магометан ни за какие деньги не станут ничего другого работать, кроме исполнения своих хозяйственных обязанностей. В августе табак начинает цвести, а вместе с этим начинается и сбор листьев.
Tе листья, у которых ребрышко пожелтело, считаются совершенно созрелыми: их срезывают со ствола, складывают вместе, и, пока листья еще свежи, их прокалывают иглой и надевают на шнурки. Шнурки, с нанизанными на них листьями, развешиваются по большей части на жердях и подвергаются действию солнечных лучей. Способ так называемого выпаривания, сообщающий табаку отличную доброту, известен здесь только немногим рассадчикам табаку; да и тем он удается очень редко, потому что табак во время выпаривания большею частью подгарает. До октября cyxиe листья остаются на свежем воздухе; когда же начинаются осенние сырые туманы, от которых высохший табак сжимается и мокнет, тогда разбирают листья по сортам и связывают. Сортировать табак Татары не умеют и очень редко берут на себя этот труд, а большею частью ограничиваются тем, что связывают его в пачки, заключающие от 30 до 50 листьев. Kopоткие стебельки от листьев связывают скручеными вместе листьями маиса, концы которых всовывают в середину пачки; а потом связанную пачку прессуют. Эти пачки связываются опять в большие тюки, весом от одного до трех пудов. С каждой стороны тюка кладут три полдюймовые палочки, которых концы связывают вместе крепкими веревками, и таким образом приготовленный тюк идет в продажу. Из легчайших и приятнейших табаков самые лучшие сорты растут на южном берегу Крыма, именно в Урсуфе и Ялте. Они во всех своих качествах очень близки к табаку трапезондскому, и их очень много идет в продажу. За батман (т.е. 18 ф.) самого высокого сорта табаку платится от 4 до 5 рублей серебром, а худших сортов — от 3 до 3 1/2 рублей табаку, родящегося на северных высотах полуострова, идет в торговлю больше всего, потому что он очень крепок, как мы уже заметили выше. Первый бракованный сорт этого табаку, имеющий продолговатые, тупые листья темно-каштанового цвета, продается по 8 и до 12 рублей пуд. Второй сорт, который груб, жилист и часто очень сыр, продается по 4 и по 5 рублей: а самый худой из северных крымских табаков продается по 2 и по 3 рубля серебром за пуд. Цены степного табаку вообще весьма разнообразны. В имении Шота, лежащем на Карасу в 30 верстах от места впадения этой речки в Гнилое море, живет один Немец, хорошо знающий выпаривание свежих табачных листьев и продает табак от 5 до 6 руб. сереб. за пуд. Вообще крымский табак годен только для трубки; а потому его должно приготовлять и курить по-турецки.
Горные Татары и жители южного берега разводят значительные сады и огороды. Хотя еще ныне в роскошных долинах, которые на большом протяжении перерезывают как южный берег, так и северный склон гор, жители беспрестанно понуждаются разводить фруктовые сады по европейскому образцу, хоть и ныне садоводство у Татар идет вперед медленными шагами, несмотря на старания правительства и частных лиц обеспечить им на будущее время для коренных жителей полуострова богатый источник прибыли, однакож, мнoгиe крымские мусульмане занимаются разводом садов и откупом плодов в таких размерах, что об этом предмете можно здесь кое-что сообщить. Когда перестают цвести плоды, татарские откупщики хлопочут, чтобы нанять у владельцев побольше садов на все лето. Часто берутся на откуп не только сады, но и земли, которые засаживаются фруктовыми деревьями, по выбору откупщика. Каким образом, несмотря на необыкновенно высокую цену откупа и на риск предприятия, откупщики не только сводят свои счеты, но и обогащаются, это удивляет чужеземцев и для Татар даже составляет загадку. В Крыму есть откупщики, которые откупают на лето от десяти до пятнадцати садов. В каждом саду считается от 10 до 15 тысяч дерев; а потому они требуют от 50 до 70 человек рабочих, нанимаемых поденно, по 20 и 30 копеек. Кроме того, за откуп довольно хорошо обработанного сада, заключающего 8,000 дерев, должно заплатить от 1,500 до 2,000 рублей серебром; а в хороший год эта сумма бывает еще и вдвое больше. Принимая все это в соображение, конечно, с первого раза трудно понять, каким образом откупщики могут быть довольны розультатом такого предприятия. Но тут выгоды обоих договаривающихся сторон уравниваются тем, что московскиe купцы уже в конце августа увозят все лучшие крымские семенные плоды. Таким образом, правда, что откупщики дорого платят за откуп, но они еще дороже продают приезжим купцам плоды из откупленных садов. Плоды, остающиеся у откупщиков на зиму, если немного и попортятся, несмотря на это, сортируются и не пропадают без пользы. Летние плоды с косточками и гроздья Татары оставляют на свои собственные потребности. Из плодов, которые вредны в сыром виде, также из диких плодов и фруктов, менее благородных, выделываются сиропы.
Как только поспеют первые семенные плоды, тотчас в саду у домика, в котором живут сторожа, а иногда и сам откупщик, ставятся два деревянные винтовые пресса: это — простые массивные деревянные винты, которые приводятся в движение посредством ворота. Между укрепленным полом и прессующею доскою кладут плоды и сжимают сок, сбегающий с пресса, скопляется в особой кружкe и переносится для кипячения на плоскую сковороду от 3 до 4 футов ширины. Сковорода висит или подпирается с двух сторон сложенными из нескольких кирпичей стенок, между которыми вырывают в земле яму и разводят огонь. Кипящий сок мешают, и, когда он сделается темный и густой, к нему примешивают свежие пенки, плавающие на поверхности, снимают и, наконец, готовый сироп, покуда он еще тёпл, разливают в бочки, в которых он уже и везется на продажу. Приготовленный таким образом сироп несколько жгучего вкуса, известен под именем бекмеша и очень любим жителями Востока. Он имеет коричневый цвет и очень липок. Сушеных плодов Татары приготовляют очень мало. Только жители южного берега собирают обыкновенно дикие яблоки, рябину (sorbus domestica) и вишни (cornus mascula) и сушат эти плоды на плоских крышах своих жилищ.
Когда Крым называется садом России ему дают название самое приличное, по двум причинам. Прежде всего для путешественника имеют особенную прелесть и особенное значение крымские горы и берега, когда, тотчас по приезде в Крым, во время первых прогулок, глаз утомлен голыми видами, которых так много в северной области Понта. Радостно приветствует он первые деревья Салгирской долины и жадным взором обнимает горную цепь, которая синеватой линией обрисовывается на южной стороне горизонта, с вершинами, покрытыми в течение полугода снегом, и из которых заметно возвышается вершина Чатырдага.
Если мы еще более углубимся в горы, мы будем встречать все новые и новые прелести. Быстро бежит горный ручеек по измытому слою извести, образуя часто несколько каскадов. Верхушки роскошного леcа стоят неподвижно и представляют картину отдохновения величественной природы. Папоротник и орхидеи растут около корней старых буковых дерев, сквозь густые ветви которых местами просвечивает яркое голубое небо. Каскады плещутся, бук шумит, по временам кричит умная серна, и эхо долго повторяет ее крик.
Степи не имеют такой прелести, а потому название сада должно принадлежать исключительно Таврическим горам. С другой стороны, во внутренности полуострова произрастает столько плодовых дерев и плоды их так хороши, что Крымский полуостров по справедливости можно назвать садом России.
Наконец, мы должны упомянуть о лесоводстве, занятии, по-видимому, подходящем к Татарам, живущим в местах, где много лесов. К сожалению, должно заметить, что в тех местах, где Татары добровольно занимаются лесоводством, они это делают с таким небрежением и непростительным легкомыслием, что, не говоря уже об улучшении и увеличении лесов, к чему Крым доставляет отличнейшие средства, они не пользуются своими лесами так, как следует. Если недостаток во влажной почве и служит во многих местах Крыма главным препятствием к успехам растительности, то, конечно, это зло еще более увеличивается безрассудным истреблением обширных лесов. Соображения, по которым мусульмане срубают деревья не у самого корня, а на 2 или на 3 фута от земли, в высшей степени неосновательны потому, что через это часть ствола, которая остается стоять на корню, делается бессильною к произведению новых отростков и теряется без всякой пользы. Если же в Крыму срубать деревья у самого корня, то оставшийся в земле корень тотчас дает множество отростков, которые, будучи оставлены без всякого присмотра, в продолжение одного года разрастаются в кустарник; а если их очищать, как следует, то по прошествии года из них делаются уже большие молодые деревца. Но таких мер Татары никогда не предпринимают, а потому даже в городах, окруженных лесами, цены на лесной материал ежегодно возвышаются. За хороший дубовый или буковый ствол платят обыкновенно от 7 до 9 рублей серебром, считая тут и доставку на место. Цена на цветущие деревья бывает различна, именно от 40 рублей она простирается до 80 рублей за десятину, смотря по тому, молодой лес или старый. Вырыванием из земли корней в Крыму занимаются очень редко, и я знаю только несколько мест на южном берегу, которые, будучи сначала очищены от корней, были обращены в табачные плантации. Более всего требований бывает в Крыму на дерево грецкого ореха, как на самое полезное. Значительное количество этого дерева привозится Караимами для торговли в Евпатopию и Феодосию, откуда оно обыкновенно посылается в Одессу. Кроме того, очень много требуется кизилевого дерева, которое очень дорого и употребляется на зубья мельничных колес. Оно бывает от 8 до 14 дюймов в диаметре. Прямые, несучковатые отводы орешников и черешен, растущих в большом количестве на южном берегу, употребляются для выделки чубуков. Для занимающихся токарным ремеслом лучшим материалом служит дерево эвоним, которого в Крыму встречаются три вида: europeus, latifolius и verucosus. Для балок употребляется большей частью на южном берегу пушистый дуб, который очень тверд и сучковат, а на северной стороне гор и в степях употребляется строевой лес, привозимый с Днепра и очень дорогой, по причине далекой доставки.
Между Татарами встречается очень много охотников; но ни один из них не занимается охотою, как исключительным промыслом. Степные Татары занимаются только соколиною охотою, для которой они приучают редко встречающихся в Крыму ястребов (Astur palumbarius) и пушистых соколов (Falco lanarius). Чтобы поймать молодую птицу, которой нибудь из этих пород, Татарин берет курицу и отправляется с нею в один из запущенных степных садов: придя туда, он привязывает курицу на тонкую веревку и пускает ее бегать, а сам прячется в густой кустарник и оттуда свистком приманивает птиц. Как только он увидит, что откуда-нибудь устремляется на курицу сокол, он дает ему минуту времени, чтобы сокол успел вцепиться в добычу, и потому выбегает, чтобы схватить его. Редко сокол успевает улететь от охотника. Голод — единственное средство, которым можно приручить птиц к охоте. Пойманного описанным способом сокола Татары держат дома одно лето, а на следующее берут уже с собою на охоту. Приученные соколы обыкновенно очень хорошо ловят гларкол и драхв. Я помню, что один Татарин поймал со своим соколом в одно утро, при устье реки Карассу, 7 маленьких драхв и 10 гларкол. Маленьких драхв (Otis letrax) Татары ловят еще силками, в которые для приманки кладется дубовая кора: птицы прилетают клевать ее и попадаются в силок. В степях еще очень употребительна травля зайцев борзыми собаками. В больших сплошных лесах гор и южного берега, где водятся к большом количестве серны и олени, на этих двух животных, на лисиц, барсуков и даже волков, охотятся или травят их собаками, или просто стреляют в них, заставляя собак только делать стойку. Но не должно в крымских лесах стрелять серн, а охоту на них должно прекращать 15 июня. Я сам несколько раз замечал, что крымские серны в конце июня месяца уже носят детей.
Глава VII. О татарских городах. Промышленность татар. Жители южного берега.
Теперь, в кратком очерке, я хочу дать понятие о жизни Татар городских, о свойствах их занятий и ремесел и покончить мою статью несколькими словами о Татарах южного берега. Чисто татарских городов не должно искать в степях. Кочующий Ногаец или степной Татарин, привыкший к переменному кочевью в обширной степи, вовсе не склонен к общественной жизни. Только в горах, довольствуясь небольшим, но удобным клочком земли, магометане собираются в одно общество и бывают принуждены трудами доставать себе пропитание. Из таких городов Бахчисарай, бывший резиденцией ханов, сохранил и доныне свой восточный характер. В других городах, как, например, в Симферополе, Кapaсубазаре, Феодосии и проч., хотя большую часть жителей и составляют Татары, но в них мы находим, и значительное число Армян, Греков, Караимов и Русских. В Бахчисарае, расположенном в узкой, скалистой лощине, все более и более суживающейся на юго-запад, восточный житель сохранился такой, как был, со всеми своими обычаями.
В узких улицах Бахчисарая, вымощенных крупным известковым камнем, с раннего утра и до самых сумерек царствует живая деятельность. Здесь в высшей степени развита восточная промышленность. Утром, когда первые лучи восходящего солнца освещают расположенные на западе известковые вершины гор, и когда муллы с рассыпанных по городу минаретов призывают правоверных к молитве, открываются прежде всего хлебные давки, при которых бывает харчевня. В высокой пекарне, выстроенной со сводом, сидит хозяин у остывающей уже печи и занимается продажей своего товара. Его приказчик, проработавший всю ночь, расположился в противоположном углу на прилавке и отдыхает от работы. В печи еще тлеет уголь. Старик хозяин надевает на голову узкую красную шапочку или же чалму, достает короткий чубук, надевает трубку, потом выгребает уголья и закуривает трубку одним из угольков. Сделав все это довольно медленно, хозяин опять садится за товаром и ждет покупателей. Наконец покупатели начинают сменять один другого, каждый из них бросает хозяину медную монету и берет, соответствующий этой цене хлеб. Между тем, затопляется очаг в харчевне, которая занимает другую половину пекарни: она от беспрерывной топки бывает совершенно закопчена. Произведения татарской кухни, которые всякий может получать, бывают двух родов. По большей части в харчевнях приготовляется и отпускается один только шашлык. Это блюдо армянского изобретения и состоит в том, что маленькиe кусочки баранины надеваются на железную жердь, на которой обыкновенно располагаются так, что тощий кусок мяса приходится подле жирного и потом на этой жерди обжариваются над свободным огнем. Печи, в которых приготовляется это кушанье, устроены следующим образом — от основания печи, имеющего 3 фута в ширину, с обеих сторон подымаются стенки, сближающиеся кверху конусом или сводом; но наверху они не сходятся, а между ними остается пустое пространство в один фут, в котором может свободно играть огонь. По всей длине печи в пустом пространстве между стенками проходит железный прут, на который кладутся жердочки с мясом, и, по мере надобности, их передвигают ухватом. Стекающий с мяса жир падает в огонь и сгорает. Хорошо приготовленный шешлык, посоленный в меру, из жирного ягненка, очень вкусен. Осенью к этому блюду подают еще плоды Solannm molongena. В стороне от печи находится еще в лавке котел, обделанный каменными стенками и вмещающий от 6 до 8 ведер воды. В нем варят бараньи головы и ноги и продают их или теплые или холодные. Второго рода харчевни приготовляют кушанья не столь роскошные: в них можно получать мясные супы и пирожки с мясом или луком, испеченные на бараньем жиру. Пирожки с мясом очень жирны и составляют лакомое блюдо у магометан. Котлы для супа медные, луженые и вмещают около ведра воды. В отверстии они имеют один фут в диаметре, потом вдруг суживаются на 2 дюйма, так что образуют закраину, которою они придерживаются, когда висят в отверстии очага. Больше всего народу бывает в харчевне от 9 до 10 часов утра. В это время открываются уже все торговые места. Нередко можно видеть и раньше этого времени, как заботливый ремесленник снимает болышие тяжелые ставни у своей лавки, которая в то же время и мастерская. Это составляет отличительный характер татарских и всех вообще восточных ремесленников, что они работают почти на улице, открыто перед глазами прохожих. Мастер, а если есть и подмастерье сидят и работают в лавке на деревянном полу, посреди приготовленных на продажу вещей. Мастерская, лавка, спальня, столовая — все это у ремесленника заключается в комнате, имеющей несколько квадратных футов. Татарские ремесленники никогда не делают из своего ремесла тайны, и если бы житель Востока не был таков, что ни о чем не хочет заботиться, кроме Корана, когда у него довольно хлеба и табаку, то всякий, глядя на них, мог бы приобретать сноровку в каждом мастерстве.
Между всеми лавками мы находим множество сапожных. Желтый цвет придают обыкновенно бараньей коже, из которой превосходно выделывается татарская обувь. За ними встречаем мы целый ряд седельных лавок, в которых выделываются отличные кожаные плетенья и шорный товар, идущий далеко на продажу. Чтобы удобнее держать кожу, кожевенные мастера употребляют деревянные тиски, которых скругленные пластинки сжимаются винтом, и эти клещи стоят на треножном станке в 1 1/2 фута вышины. В кожевенных же лавках приготовляются огромные запасы сумок для табаку и карманов, чтобы держать трут, кремень и огниво. Эти вещи расходятся в торговле по всему Новороссийскому краю. Из ремесленников, занимающихся деревянными работами, в Крыму много отличных токарей. Они с необычайною ловкостью правою рукою управляют валом, между тем, левою и большими пальцами ног направляют долото. Вследствие такого постоянного упражнения, большие пальцы ног у них выгибаются наружу и получают такую же подвижность, как у больших пальцев на руках. Кроме многих небольших деревянных вещиц, они устраивают колыбели из нескольких палочек , перпендикулярно укрепляемых обоими концами в две горизонтальные скругленные деревянные доски. Доски и палочки бывают украшены различными фигурами, красятся сухими минеральными красками и натираются маслом. Главный предмет работы токарей составляют чубуки, из которых самые простые от 1 до 1/2 ф. длины из крымского прямого орешника и стоят от 1/2 до 1 копейки серебром. Лучшие чубуки делают из черешневого дерева, и они стоят, смотря по длине, от 2 до 6 рублей серебром. Из работников, занимающихся вещами металлическими, есть такие, которые изготовляют только медные вещи, например: кухонную посуду, ковши и проч., который лудятся на свободном огне. Есть и такие, которые работают из одного железа; но их менее, потому-что ковкою грубых предметов в Крыму промышляют обыкновенно Цыганы. Наконец, есть еще работники, занимающиеся исключительно выделкою нового орудия и поправкою старого. Стоит еще упомянуть о фабрикуемых в Крыму ножах отличной работы и с крепкими рукоятками и ножнами. Эти ножи сначала грубо выковываются молотом, а потом шлифуются на крепком песчаном камне, и эта работа производится двумя работниками: один из них быстро поворачивает вал, на котором надет точильный камень, тем, что он то натягивает обернутый около вала ремень, то отпускает его; другой же держит лезвие ножа на камне против его движения. Как только останавливают движение камня и отнимают от него ножик, прекращается точение и искры перестают сверкать.
Татарская кузница. Бахчисарай.
Фото из книги Крым. Путеводитель. под ред. К.Ю.Бумбера, Типография Тавр. Губ. Земства; Симферополь, 1914.
Здесь же кстати упомянуть о производстве курительных трубок. Oни приготовляются очень хорошо как в Бахчисарае,так и в Карасубазаре; а порядок приготовления их следующий. Берут синюю жирную глину, добываемую в некоторых местах полуострова, окрашивают ее красной или черной краской и примешивают к ней льняное масло, пока она не примет надлежащего вида; потом из нее катают шарики весом от 1 1/2 до 2 лотов и раскладывают их по формам. Форма устроена из крепкого дерева, так что может открываться и закрываться, как ящичек, и внутри нее вырезана форма трубки: одна половина вырезана в верхней крышке формы, а другая — в нижней. Когда приготовленный из глины шарик положат в такой ящичек и начнут его закрывать, деревянный цилиндрик, приделанный к верхней крышке ящика, жмет шарик, заставляет его раздаваться и занимать пустое пространство, имеющее форму трубки и ее шейки; далее, чтобы в шейке сделать отверстие, ящичек открывают и пропускают сквозь шейку тонкую деревянную палочку. Как только цилиндр верхней крышки встретится с концами этой палочки, из формы вынимают готовую трубку, очищают ее небольшим ножичком от шероховатостей и наконец обжигают на сильном огне. — Приготовление войлока производится Татарами в нарочно устраиваемых для этого мастерских и требует много народа. Оно состоит в том, что сощипаную шерсть ровно раскладывают на тонкую приготовляемую для этого ткань; потому эту ткань свертывают, так что внутренние слои войлока не прикасаются один к другому, а отделены тканью, и, наконец, катают такие свертки в белье. Войлок при этом действии образуется оттого, что, катая сверток, работник в то же время сильно ударяет по нем рукою, а другою рукою сильно давит его во все время движения. Вследствие этого у всех Татар, занимающихся приготовлением войлока, на ладонях рук всегда бывают толстая кожа и много мозолей. Как исключительным промыслом, многие Татары занимаются только тем, что треплют шерсть и хлопчатую бумагу, посредством особых щеток, сделанных из сухих бараньих жил. Только мастерство портного, имеющее такое большое значение у всех образованных народов, у Татар совсем не встречается. Восточные женщины, и без того уже лишенные тех прав, которыми пользуются женщины Запада, должны не только ткать и прясть материи для одежды, но и шить самую одежду. Впрочем, только деревенские женщины занимаются шитьем; богатые же Татары, живущие в городах, покупают свое платье у турецких Жидов. Только в маленьком городке Карасубазаре видел я в некоторых лавках женщин, которые шили, и узнал, что они поставляют свои работы на одного купца, торгующего готовым платьем.
Хотя из сказанного нами видно, что в упомянутых родах промышленности восточные жители далеко остаются за нами, зато в другом отношении с давнего времени они могут служить нам примером, именно употребляемыми у них способами купанья и всем, что к последнему относится. Особенной же похвалы заслуживают татарские брадобреи. Однако же, поспешим теперь из узких и кривых городских улиц на южный берег полуострова, одаренный величественной природой, и для заключения посмотрим, как его жители проводят свой день.
Не успеет восходящее солнце окрасить розовым светом Судакские высоты, а покойные воды Черного моря — отразить на востоке пурпуровый блеск его лучей, как уже в деревнях начинают отворяться калитки, и полусонные женщины идут с каменными и медными посудинами к плещущимся фонтанам. У жителя южного берега первый труд во время дня состоит в том, чтобы принести воды. Когда мужчины умылись, а старики пригладили себе мокрыми руками бороды, они идут в молельню, следуя призыву муллы, который на заре входит в минарет и посреди дремлющей еще природы однообразно распевает свое воззвание к правоверным, чтобы они шли на молитву. После молитвы каждый принимается за работу и трудится до 8 часов. В это время члены каждой семьи собираются к завтраку, который состоит из хлеба с луком или чесноком. Если же у них к завтраку есть еще какие-нибудь плоды или горшок простокваши, то это составляет уже роскошь. После завтрака они выкуривают несколько трубок табаку и со свойственною им ленью снова принимаются за дневные работы. Маленькие мусульмане до 8-летнего возраста бывают очень живы. С веселыми криками бегают они по деревне или играют в свою любимую игру, заключающуюся в том, что они перебрасывают друг другу круглый деревянный диск. За недостатком такого деревянного круга, они употребляют круглые камешки и подшибают их маленькими палочками. Девочки не вмешиваются в эти игры, а только смотрят на них. Они всегда провожают старых женщин к фонтанам за водой или собираются под тенью развесистого орешника.
Когда солнце дойдет до зенита, даже и в жаркое лето, Татары два часа отдыхают и вместо обеда опять едят черный хлеб с луком. Благочестивые люди не дотрагиваются до пищи, не умывшись и не сотворив молитвы. С захождением солнца оканчиваются дневные работы, и в это время все возвращаются домой. Какой превосходный вид представляет в это время большая часть деревень южного берега! Перенесемся на одну минуту в пленительный Партенит, на восточную сторону Аюдага, который, как широкоплечий каменный колосс, бросился далеко в морские волны. Красиво расположенная бухта Партенита, орошающего его пенистым прибоем волн, то плавно отбегающих от берега, то ударяющихся с глухим шумом о поросшие мхом известковые скалы, принимает в себя чистый лесной источник, которого берега, украшенные орешниками и виноградниками, составляют красивейшую из крымских долин. На конце этой долины, у самого моря, лежит деревня Партенит, расположенная частью в узкой равнине, частью на восточной гористой стороне. Два большие обрыва Яйлы в своем падении достигли самого морского берега и остались там на месте. Возле них лепится несколько деревенских домиков. Давно уже вечер. Солнце скрывается за высокие береговые скалы Яйлы и касается своими лучами вершин, окрашивая их сначала оранжевым, потом красным и наконец фиолетовым цветом; ниже все уже подернуто сумерками. Судакские горы обрисовываются серo-голубыми тенями на горизонте гладкого моря; а в самой дали моря виднеется белый парус корабля, ослепительно ярко освещаемый солнечными лучами. К этому времени в Партенит уже собираются молодые и старые и идут к развесистому орешнику, находящемуся посреди деревни, чтобы насладиться вечерней прохладой и поговорить, покуривая трубку. Женщины оканчивают свой день той же работой, которой его начали. Между тем, все темнеет. Ни малейшее дуновение ветра не прерывает сна природы; только изредка закричат черный дрозд или маленький сыч и слышен плеск моря, прибивающего к берегу. Наконец раздается голос муллы, призывающего к молитве, и, когда молитва кончена, в низеньких деревенских хижинах воцаряется ночная тишина.
А. С. Башкиров
КРЫМ В ЕГО ПРОШЛОМ
Древнейший человек в Крыму
Слово Крым — Кырым (ров, окоп) собственное имя города, перешедшее в название страны. В древности он назывался Таврида — Таврический, и это наименование сохранилось и до сего дня. Последнее название произошло от народа «тавры», древнейших жителей полуострова, которых история застает еще на территории Крыма. Первый правитель тавров, по Геродоту, Tax, существование которого относится к XIII в. до Р.X.
До тавров, а может быть, отчасти и с ними, на полуострове жили «киммерийцы», по Гомеру («Одиссея») легендарный народ, живущий на краю земли, у океана, куда даже лучи солнца не проникают, в вечном мраке, около Аида жилища мертвых. В эпоху, близкую к историческим временам, киммерийцы, вероятно, жили и в Тавриде, но тавры их оттеснили в восточную часть полуострова, где сохранилось их имя в так называемом «Киммерийском Боспоре» (Керченский пролив). Около VIII в. до Р.X. киммерийцев вытеснили «скифы», пришедшие с востока.
Таврида была известна культурным народам Передней Азии: финикияне и карийцы хорошо знают берега Черного моря и их блага. Следы человеческой жизни сохранились на полуострове и от более древнего времени, от эпохи так называемого каменного века. Антрополог К.С.Мережковский, исследуя пещеры Крыма, крымоведы Н.Н.Клепенин и А.С.Моисеев на склонах Яйлы нашли стоянки первобытного человека, с каменными орудиями (ножички, стрелочки, скребочки и др.) при остатках очага.
Но это памятники периода поздней стадии каменной эпохи неолита; памятники же более древней каменной эпохи палеолита только намечаются в работах последнего времени. За неолитической культурой человека нужно поставить культуру медной эпохи, которая выразилась в Крыму, как и на всем юге России, отчасти в погребениях со скорченными или окрашенными костяками. Погребения со скорченными костяками называются так потому, что при расследовании могилы костяк находится положенным на боку, с подогнутыми ногами.
Коллекции доисторических древностей человека в Крыму можно видеть в музеях Симферополя, Ялты и др.
Греко-Римская эпоха в Крыму
В сферу исторической жизни Таврида вступает в то время, когда у берегов ее появляются два основных племени эллинов-колонистов ионяне и доряне, которые в особенности колонизуют берега Черного моря с конца VIII в. до Р. X. Ионяне особенно сильны колонизаторской деятельностью, и их малоазийский город Милет основал наибольшее количество городов Черноморья, из них Пантикапея (н. Керчь) и Феодосия являются центрами ионийской колонизации в Тавриде. Доряне своим городом Мегарой основали на южном берегу Черного моря г. Гераклею (ок. н. Синопа), а последняя Херсонес.
Придя в Тавриду, эллины столкнулись с туземцами, ревниво смотревшими на то, как эллины укреплялись и занимали выгодные экономические пункты, ведя почти постоянно борьбу с ними, с небольшими интервалами мирного сожительства.
Мирные или враждебные столкновения эллинов происходят сначала с туземными племенами тавров, затем с пришельцами с С. и С.-В. скифами, а позднее с их сородичами сарматами.
Главные пункты эллинской колонизации в Тавриде Херсонес, Пантикапея и Феодосия были выбраны с чрезвычайным пониманием их экономических выгод; через них эллины получали все то сырье, которое производилось в Тавриде и в странах на С. и С.-В. от нее, и в свою очередь могли сбывать разнообразные предметы эллинской промышленности в огромном количестве.
Херсонес. — Памятники, обнаруженные археологическими раскопками, говорят о существовании города уже в VI в. до Р. X. Первоначально он назывался Гераклеей в честь города, основавшего Херсонес, и даже Мегарикой в честь общей метрополии, а надписи называют его: «славный город дорян».
Мифический период Херсонеса окутан легендой, связывающей его с походом греков на Трою.
В продолжение многих веков своего существования Херсонес с древней поры ведет с коренными жителями полуострова борьбу за свое спокойствие: сначала с киммерийцами, а затем с таврами и скифами.
Нередко херсонесцам в тяжелой борьбе приходилось обращаться к другим племенам народов, живущих вне Тавриды, и искать у них помощи. Так, по словам Полифена (II в. до Р.X.), Амага, царица сарматов, громит таврических скифов за то, что они тревожат набегами Херсонес.
В борьбе с тавроскифами Херсонес находится постоянно в дружбе с метрополией, Гераклеей, и взаимно они помогают друг другу.
В III веке Херсонес процветает. Он имеет прекрасные стены, хорошие постройки внутри города и красивые вещи в быту и искусстве.
В IV и III вв. до Р, X. Херсонес владеет большой береговой полосой. Под охраной сильного города интенсивно развиваются и торговля и сельское хозяйство: хлебопашество, садоводство, виноградарство и др.
Херсонесский государственный строй был по типу греческого «города-государства», со строгим демократическим характером древности.
Верховная власть принадлежала народу и выборному совету.
Религия Херсонеса сохранила немного данных, но и они любопытны: стихии природы прежде всего были предметом почитания.
Любопытна здесь местная богиня Дева. Геродот говорит, что туземцы-тавры приносили ей в жертву потерпевших кораблекрушение и всех эллинов, кого захватят в открытом море. Сильно был развит здесь и культ мертвых. Умершие при погребении снабжались иногда в большом количестве разнообразными предметами быта, а иногда и искусства.
Чем торговал Херсонес. Хлебом, соленой рыбой, лесом, кожей, мехами, шерстью, рабами и др., направляя их в Малую Азию и эллинские города и взаимно приобретая фабрикаты малоазийских и эллинских городов (ткани, посуда, масла, вино и разнообразнейшие предметы быта и искусства) для того, чтобы перепродать их полуварварскому и варварскому населению Тавриды и народам, населяющим северное и северо-восточное Черноморье.
Новые политические и социальные условия Эллады III и II вв. до Р.X., перестраивающие ее жизнь и поставившие в, неблагоприятное положение ее прежние культурные центры, ставят к концу II века и Херсонес в положение экономического ослабления, которое отражается печально на силе Херсонеса.
В западной и северной части полуострова поднимаются и крепнут старые враги Херсонеса скифы.
Херсонес не в силах справиться со скифами. Он ищет помощи на противоположном берегу Черного моря и находит союзника в лице понтийского вождя Фарнака.
Сохранилась договорная клятва Фарнака в том, что он будет защищать Херсонес.
Но договор с Фарнаком мало помог Херсонесу, а скифы теснят Херсонес и с суши и с моря.
При натиске скифского вождя Палака, Херсонес снова обращается в Малую Азию за помощью к понтийскому царю Мифрадату VI Великому; последний присылает с войсками полководца Диофанта, разбившего скифов в три похода. Но… после этого в Херсонесе постоянный понтийский гарнизон на содержании Херсонеса, и Херсонес платит Мифрадату дань.
(Царство Мифрадата в 66 г. до Р.X. под властью Рима.)
Притесняют Херсонес и пантикапейские цари. После жалоб Херсонеса в Риме он «освобождается» от разных посягательств на его самостоятельность, но еще теснее связывается с Римом, поставленный под надзор наместника Мезии, получая одновременно и свободу самоуправления, насколько она желательна Риму (25 г. по Р. X.); Римская сила и культура растут в Херсонесе, появляются римский гарнизон и римский флот, а на территории близлежащего ныне Ай-Тодора основывается крепость Xаракс.
С 60-х гг. снова таврические и северные варвары (скифы и аланы) грозят существованию Херсонеса. Римские войска отбивают нападение, а свобода Херсонеса все более и более становится призрачной.
В силу ослабления Рима в центре, его войска постепенно уходят из Тавриды, а между тем надвигаются новые враги греческих колоний в Тавриде германцы готы. С приходом их начинается средневековый период Тавриды; но прежде, чем перейти к нему, обрисуем жизнь других эллинских центров в Тавриде: Пантикапеи столицы Боспорского царства, и Феодосии.
Пантикапея. У Пантикапеи с Херсонесом много общего в культурной жизни, в связи с Элладой и в борьбе с северными варварами, но много своего, интересного и своеобразного.
Пантикапея стояла на территории нынешней Керчи, у Керченского пролива, или, так называемого в древности, «Киммерийского Боспора» (в отличие от «Фракийского Боспора» Дарданелл»).
Город Пантикапея основан около начала VI века до Р. X. эллинами — ионийцами из Милета. Колонисты прочно обосновались на этом месте.
В середке V века, в эпоху расцвета Афин, Пантикапея играла крупную роль в экономическом благосостоянии Эллады. Благосостояние Афин тесно было связано с пантикапейскими греческими колонистами.
Пантикапея была столицей Боспорского государства. Пределы Боспора весьма колебались в разное время, они достигали и до Херсонеса, а иногда ограничивались только территорией города.
Государственный строй в Пантикапее был иной, чем в Херсонесе.
Во 2-й половине V века до Р.X. здесь утверждается типичная для древности тирания в лице династии Спартокидов.
Но с разрывом постоянных связей с Элладой, в III и II веках, как и Херсонес, ослабевает и Пантикапея. Она также страдает от скифских вождей Скилура и Палака; Пантикапея также избавляется от скифов Диофантом, полководцем Мифрадата, и также подпадает под власть Мифрадата, и даже больше сам Мифрадат становится царем Боспора.
Боспор, втягиваясь в борьбу Мифрадата С Римом, как и Херсонес, после падения Мифрадата подпадает под протекторат Рима, а неоднократно и в полную зависимость от последняго, несмотря на то, что правители Пантикапеи носят титул царя.
Боспор и Рим — в постоянной связи со странами северного Черноморья и Приазовья; сношения эти касаются тех народов, которые в это время безнаказанно двигаются в южно-русских степях.
Боспор в роли дозорного пункта Рима. По поручению Рима он зорко следит за положением дел в Прикубаньи, Придоньи, Приднепровьи и Прибужьи, но дряхлеющий Рим, в силу своего тяжелого положения в других делах, уводит свои войска из Тавриды, и Пантикапея, как и Херсонес, подпадает под власть упомянутых германцев-готов.
Необходимо сказать хотя бы несколько слов и о третьем греческом городе в Тавриде Феодосии.
Феодосия на юго-восточном берегу Черного моря, при прекрасной бухте, основана была также милетцами.
По государственному строю Феодосия была типичным «городом — государством», выродившимся из коммерческой фактории.
Боспор долго покушается на независимость Феодосии, пока в IV в. не завладел городом «спартокид» Левкон I (около 355 г.), который устроил здесь новый торговый порт не хуже пантикапейского и дал ему права порто-франко.
Феодосия ведет огромную торговлю с Элладой и Малой Азией, с черноморскими и другими городами. Но жизнь Феодосии, расцвета IV и III вв., постепенно ослабевает во II и I вв. до Р.X. от тех же причин, от которых утратил силу Херсонес.
Заглушили греко-римскую культуру в Крыму, как мы уже говорили, готы, и с их приходом начинается средневековый период.
Средневековая эпоха в Крыму
В середине III века готы проникли в Тавриду и быстро и легко здесь обосновались, чему благоприятствовало ослабление скифов, разбитых еще Диофантом и римскими войсками, и смуты в ослабевших Херсонесе и Пантикапее.
Рим к тому времени увел свои последние войска, оставив на произвол судьбы слабую Тавриду. Готы заняли главным образом юго-восточную половину Крыма и прошли к южному его берегу.
Вся Таврида в руках готов, и Боспор с Пантикапеей и Херсонес — покорные их слуги. Феодосия ослабла, а Харакс (н. Ай-Тодор), бывшая римская крепость, замолк навсегда.
Около 378 г. центр готов в Приднепровьи разрушен гуннами. Гунны незначительной частью проникли и в Крым. После краткой борьбы с готами в Крыму, они осели в степях его, что вполне соответствовало и их характеру и кочевому образу жизни.
В начале VI века Таврида находится в близких отношениях с Византийской империей.
Готия, как страна, считалась в районе Горного Крыма, в юго-восточной половине, между Балаклавой и Судаком. Здесь готы и сохранили свой физический тип от смешений с многочисленными пришельцами.
Тавриде вообще, а потом и в частности, приходится считаться все с новыми и новыми степняками; сначала с аварами, в незначительном количестве затронувшими полуостров, затем с турками, прорвавшимися ок. 580 г. и. причинившими много беспокойств Тавриде, а в середине VII века Тавриду пытаются подчинить хазары.
Хазары в Пантикапее ставят своего тудуна (наместника) хазарского кагана, а отсюда их власть распространяется над Сугдеею (н.Судак) и по Горному Крыму.
Особенно роль хазар в Крыму расширяется при византийском императоре Юстиниане II.
В это время Херсонес, получив вольности самоуправления, под контролем хазар, сохраняет их до X века. Освободившись от главенства Византии, он делается вольным городом. Готией управляют хазары. В крепости ее Доросе (н. Мангуп-Кале) хазарский гарнизон, хазарский наместник, но князь готский сохранил свой пост.
В хазарский же период поднимается Сугдея (Солдайя, Сурож древней Руси, ныне г. Судак), основанная еще в 212 г., город с прекрасной гаванью.
2-я половина VIII в. была полна борьбы в христ. мире между иконопочитателями и иконоборцами. Во время гонения на иконопочитателей многие из них бежали в Тавриду и здесь, спасаясь от преследования, в горах основали, благодаря поддержке готов, ряд монастырей, вырубив в скалах Горного Крыма свои камеры-кельи и церкви. Эти забытые ныне уголки жизни сохранили много любопытного, и на их территории встречается много памятников быта и искусства; среди них: Шулдан, Мармара (ок. д. Шулю), Качи-Кален, Тепе-Кермен, Мангуп-Кале, Инкерман, Успенский скит, Бакла и др. Начало некоторых из них нужно отнести еще к началу христианства в Крыму.
Неурядицы в южно-русских степях и в Приволжьи, где был центр государственной жизни хазар, ослабили хазар и в Крыму. В середине IX в. Таврида постепенно от хазар освобождается, но в то же время снова подпадает под протекторат Византии.
К этому времени относится появление в Тавриде варяжских дружин, грабивших ее берега под начальством вождя, по имени Бравлин.
Нам известны связи молодой древней Руси, в это время, с культурными центрами Тавриды Херсонесом и старой Пантикапеей. В это время обосновывается на Тамани Тмутараканское княжество и в Тавриде, на месте старой Пантикапеи, в Корчеве ныне Керчь.
Возникновение русского княжества на Тамани и на берегах Керченского пролива говорит о том, что хазары потеряли значение в южнорусских степях. Остальная Таврида в ведении Византии до начала XIII века.
В середине XII века в Тавриде появляется новая колонизаторская волна из итальянских, коммерческих городов-республик; до 1200 г. она ничтожна, но после 1204 г. (взятие Константинополя крестоносцами) Таврида подпадает под сильное экономическое влияние, а затем и политическое итальянских коммерсантов — колонистов. Первыми явились венецианцы, а с 1261 г. (падение Латинской империи) и генуэзцы. Венецианцы организовались в Сугдее, а генуэзцы приобрели город Феодосия — Кафу от татар, которые к этому времени держали восточную Тавриду в своих твердых руках.
Херсонес и Готия, оберегая себя от жадных до наживы итальянцев и от пропаганды католических миссионеров, пользующихся для успеха пропаганды не только словом, но огнем и мечом, отдают себя под номинальный протекторат Трапезундской империи.
В 20-х и 30-х гг. XIII в. в южно — русских степях господствующее положение заняли монголо-татары. Они, разгромив алан, половцев и русских, после битвы при Калке проникли около 1224 г. в Тавриду и победоносной волной прошли до юго-восточного берега полуострова; но затем, создав на восточном берегу в Солдайе (Судак) морскую базу, отхлынули в степную полосу Крыма. В южной же, горной полосе, по словам путешественника 1253 г. Рубрука, между Судаком и Херсонесом 40 замков, и почти в каждом из них особый язык; Среди них было много готов, язык которых немецкий.
Татары, видя в италийцах-колонистах опасных соперников, пользуются каждым случаем, чтобы стеснить их экономический рост. После договоров 1380, 1381 и 1387 гг. с татарами, генуэзцы являются господами по всему южному берегу от Феодосии до Балаклавы — «со всей Готией».
Одновременно над Тавридой нависла новая угроза — турки.
Разорявшие берега ее и ранее, турки, после взятия Константинополя, заставляют трепетать в смертельной агонии итальянские колонии.
В отчаянии италийцы ищут помощи и на родине, и в самой Тавриде, и даже у готов, но в 1475 г. Кафа (Феодосия) пала под об’единенными ударами турок и татар.
Генуэзцы изгоняются из Тавриды, а их союзник Исайко, князь мангупской гото-греческой династии, был взят в плен и казнен.
Готы потеряли свою политическую физиономию и с тех пор являются лишь этнографическою особью среди народов Крыма.
Вся прибрежная полоса Тавриды отошла под власть турок, а в степной правили татары.
Развалины Мангупской крепости.
Незначительные остатки генуэзцев слились с горными племенами, христиане же православного толка, благодаря веротерпимости и безразличию к вероисповедным делам татар, сохранили свою веру и свою обособленность. Языком религии становится греческий, а общежитейским татарский.
Необходимо остановиться на исторических и бытовых чертах жизни татар в Крыму.
С момента проникновения их в Крым они политически и культурно связаны с Золотой Ордой (с 1224 г. по 1457), от которой они постепенно откалываются, и в золотоордынский период жизнь их весьма отлична от позднейшей, с особо оригинальными чертами и в государственно-общественном строе и в культурно-бытовом.
Татары, особенно на севере Крыма, ведут полукочевой образ жизни; государственные и общественные формы жизни просты и несложны; религия преимущественно языческая с придатками шаманизма; правители крымского юрта, в моменты близости силы «Великой Орды» наместники великого хана; определенной династии нет; народность по преимуществу турко-монгольская. Положение главной орды обусловливает спокойствие или смуту крымского ханства. Внешние враги его туземцы Крыма: греки, готы, италийцы.
Столица этого времени Солхат (н. Эски-Крым, Старый Крым), в котором и доныне сохранились памятники древности.
Во главе сначала наместник Золотой Орды, а потом независимый хан. Он верховный судья, вождь народа; оглак его помощник в военном деле, туман начальник 10.000 дивизии, минник тысячник, юз-башы сотник. Были и гражданские чины.
При дворе штаты конюших, стольников, охотников и т. п. Военные, гражданские чины и придворные штаты хана требовали содержания, и разнообразные подати и дани тяжело обременяли народ и подчиненные племена. Особые чины баскаки (даватели), таможенники, раскладчики, заставщики, мостовщики и т.п. выжимали средства из народа.
Судопроизводство было примитивное. Судья старший по роду, по религии, по положению. Суд словесный с господствующим «око за око», заменяемым постепенно штрафом.
Сословное деление таково: высшая земельная знать, духовенство, народ (татары) и рабы. Народ был бесправен, но юридически свободен; рабы, как вещь, собственность владельца; но татарин никогда не был рабом.
Со средины XV века до падения Крымского ханства определенная оседлая культура со сложным государственным и социальным строем, с определенной идейной религией Магомета исламом.
Крымский юрт становится государством с ханом, юридически самодержавным волею Аллаха, а фактически конституционным, ограниченным организованной феодальной аристократией и нередко ставленником турецкого султана.
Хан верховный вождь и судья, но он не может сделать ни одного шага без согласия «совета пяти» (дивана). Беки, эмиры, мирзы в своих «уделах» часто независимы, нередко с правом иметь свои войска, сношения с другими странами, суды и расправы, сборы пошлин и т. п. Такой строй для масс был тяжелым гнетом и приводил к обнищанию их.
Внешние враги турки, поскольку они претендуют на господство в Крыму; а затем Польша и Москва.
Столица в Бахчи-Сарае.
В основе суда коран, а часто на практике произвол.
Быт татар сложен и полон обрядности, но брак простой договор, с калымом от мужа и приданым от жены. Язык и философия арабов пользуются особым уважением среди татар.
Весьма развиты литература, поэзия и изобразительные искусства.
Но политическое, социальное и экономическое неравенство классов, бесправие угнетенных масс в общей жизни народа, эксплоатация народа высшими классами, развращающая политика султанов и высших сословий, изжитость старых культурных форм жизни все это привело государство к упадку.
9 апреля 1787 г. Крым был официально присоединен к России.
Необходимо несколько слов сказать об евреях и караимах, армянях и грузинах в Крыму.
Семитизм сыграл свою роль в культурной жизни Тавриды. Еще в древнейшую пору он забросил сюда культурные семена: финикияне достигли берегов Тавриды; за ними проникли карийцы, египтяне. Есть данные о том, что евреи были здесь еще в эллинскую эпоху. Они основали религиозные общины и братства из язычников, признававших одного бога Иегову. Как говорят надписи, они жили в Анапе, Керчи, Феодосии, Херсонесе и др. местах. Надписи же говорят об освобождении рабов и рабынь по данному богу обету и с одобрения общины. Число евреев увеличилось после разгрома Палестины и разрушения Иерусалима в 70-х годах новой эры. Во времена Византийской империи они часто спасаются в Тавриду от гонений. Они чувствуют себя особенно хорошо, когда в Тавриде господствуют хазары, что об’ясняется тем, что двор хазарского кагана принял иудейство. Из русских летописей мы знаем, что евреи прошли с религиозной проповедью и на Русь в Киев к князю Владимиру.
Самостоятельного государства они в Тавриде, не создавали.
Занятия евреев, по преимуществу, ремесла и торговля. Большею частью они живут в городах, образовывая часто особые кварталы. В Генуе нередко отмечали их полезность, а татарские ханы неоднократно издавали ярлыки (указы) о защите их от корыстных беков и эмиров.
В XVI в. Мартин Броневский видит их в Инкермане, Балаклаве, Мангупе, Феодосии и др.
В конце XVI века евреи Крыма увеличились беглецами из Литвы и Украины. С переходом Крыма к России положение евреев ухудшилось.
В заключение, об евреях нужно сказать, что в Крыму сохранились потомки древних евреев, так называемые крымчаки (в Симферополе, Карасу-Базаре и др.); по внешности, обычаям, нравам, быту крымчаки близки горным татарам.
Еще в 1061 г. в количестве 20.000 человек выселились в пределы теперешних русских владений армяне. В Крыму оседлость их распространилась сначала в восточной части его; в большом количестве они осели в Солдайе, в Солхате и др. местах.
В Тавриде в небольшом количестве грузины, проникшие сюда в весьма древнее время. В Херсонесе, при раскопках христианского кладбищенского храма были обнаружены грузинские надписи, относящиеся к V в. по Р.X.
О близких связях Тавриды с Грузией говорят грузинские летописи, где упоминаются многие события и выдающиеся люди Тавриды, и мало того в Херсонесе были даже жители Грузии.
Грузия нам особенно отмечает деятельность Иоанна Готского.
Нам думается, что во времена тяжелой жизни у себя на родине армяне и грузины часто эмигрировали в единоверные области Тавриды.
Публикуется по изданию: КРЫМ. Путеводитель. Под общ. редакцией д-ра И.М.Саркизова-Серазини. — Москва-Ленинград.: Издательство «Земля и Фабрика», 1925. — 416 с..
Максимилиан Волошин
КУЛЬТУРА, ИСКУССТВО, ПАМЯТНИКИ КРЫМА
Максимилиан Волошин. Автопортрет (1919)
Крым, Киммерия, Кермен, Кремль… Всюду один и тот же основной корень КМР, который в древне-еврейском языке соответствует понятию неожиданного мрака, затмения и дает образ крепости, замкнутого места, угрозы и в то же время сумрака баснословности.
Остров, отделенный от материка гниющими и зловонными Меотийскими болотами, солончаковыми озерами, узкими песчаными косами, а море вбирающий в себя глубокими бухтами, проливами, гаванями.
Материк был для него стихией текущей и зыбкой — руслом Великого океана, по которому из глубины Азии в Европу текли ледники и лавины человеческих рас и народов.
Море было стихией устойчивой, с постоянной и ровной пульсацией приливов и отливов средиземноморской культуры.
«Дикое Поле» и «Маре Интернум» определяли историю Крыма.
Для Дикого Поля он был глухой заводью.
Во время человеческих половодий оно выступало из берегов и затопляло его. Соседний Кавказ был гребнем, о который чесались все народы, оставляя на его зубцах клоки руна и шерсти всех мастей — образцы расы. Это делает Кавказ этнографическим музеем.
Крым — не музей. Сюда от избытка переливались отдельные струи человеческих потоков, замирали в тихой и безвыходной заводи, осаждали свой ил на мелкое дно, ложились друг на друга слоями, а потом органически смешивались.
Киммерийцы, тавры, скифы, сарматы, печенеги, хазары, половцы, татары, славяне… — вот аллювий Дикого Поля.
Греки, армяне, римляне, венецианцы, генуэзцы — вот торговые и культурные дрожжи Понта Эвксинского.
Сложный конгломерат расовых сплавов и гибридных форм — своего рода человеческая «Асканиа Нова», все время находящаяся под напряженным действием очень сильных и выдержанных культурных токов.
Отсюда двойственность истории Крыма: глухая, провинциальная, безымянная, огромная, как все, что идет от Азии, — его роль степного полуострова, и яркая, постоянно попадающая в самый фокус исторических лучей — роль самого крайнего сторожевого поста, выдвинутого старой средиземноморской Европой на восток.
Особое значение придавало Крыму то, что он лежал на скрещении морских дорог с древним караванным путем на Индию.
Если мы поедем по шоссейной дороге из Феодосии в Симферополь, то заметим вдоль нее, рядом с торопливыми деревянными телеграфными кривулями, ряд четких и черных невысоких чугунных столбов.
Это линия Индийского телеграфа (Лондон- Калькутта), проведенная Англией по территории Крыма на основании договора, заключенного после войны 1856 года.
А если мы свернем с теперешнего шоссе, придерживаясь линии Индийского телеграфа, который обходит с севера гору Агармыш по старой почтовой дороге, то мы пересечем сперва одну, потом другую долину, которые носят имя Сухого и Мокрого «Индола».
Йол — по-татарски — дорога.
Инд-Иол — дорога в Индию.
Политическое напоминание недалекого прошлого и древняя филологическая память встречаются.
Здесь — через крымские степи к Босфору Киммерийскому, а оттуда через Кавказ и Персию пролегал старый караванный путь, заглохший после того, как Оттоманская империя залегла на всех торговых дорогах, ведших через переднюю Азию, а Васко де Гама открыл новые морские направления.
Но нужда в этом сухопутном пути не погасла.
Больше всех в кем заинтересована Англия, как метрополия Индии.
Отсюда и условие, продиктованное России после взятия Севастополя.
Отсюда и железная дорога 45 параллели, проект которой был разработан еще до начала Европейской войны; а во время нее царское правительство, под давлением и по требованию той же Англии, уже начало осуществлять его.
Направление линии таково:
Бордо — Мон-Сени — Турин (или Лондон — Париж — Лион — Турин) — Ломбардия — Венецианская Область — Триест — Югославия — Румыния — Одесса — Николаев — Перекоп — Джанкой — Владиславовка — Керчь — мост через Керченский пролив — Таманский полуостров — Кавказское побережье, — и различными вариантами через Турцию и Персию на Индию.
Во время войны Россия уже закончила изыскания для моста через Босфор Киммерийский (при чем оказалось, между прочим, что все его дно представляет собой действующую грязевую сопку), и велись работы на многих других участках, но гражданская война и новые политические сочетания прекратили эти работы.
Совершенно несомненно, что железнодорожная колея рано или поздно пройдет по старым караванным путям, и тогда Крым снова окажется на середине большого европейского пути в Азию, что совершенно преобразит его торговое и политическое значение.
Его будущее гораздо теснее связано с его прошлым, чём может показаться, и эта географическая справка и объясняет нам характер крымской истории и стиль его культуры.
В Крыму есть складки земли и моря, в которых человеческие поселения существовали беспрерывно с доисторических времен.
Киммерийцы и тавры, об истории которых не известно ничего достоверного, несомненно строили города и крепости и имели обширные поселения и в глубоких бухтах Трахейского полуострова и на берегах Босфора Киммерийского и в широкой улитке Феодосийского залива. Это все может относиться к началу второго тысячелетия до христианской эры. Несомненно, что роль торгового фермента играли в ту эпоху финикияне.
В начале XIV века до Р.X. Крым наводняют скифы, а в VI ив VII веке начинается греческая колонизация, и он вступает в освещенный круг мировой истории.
В вышеуказанных удобных заливах появляются греческие города Херсонес, Пантикапея, Феодосия, которые для всей последующей истории являются пунктами излучения эллинизма.
Индивидуальная их роль крайне различна.
Первоначально главной опорой греческой культуры является Херсонес (вернее — по дорическому произношению — Херсонас). Его колониальная родословная: Гераклея, Мегара. Культурное значение его громадно для всего Черноморья.
Ближе всех отстоящий от малоазиатских колоний, более других отдаленный от Дикого Поля, пришедшийся как раз на пересечении черноморских путей с юга на север, он в силу этого положения легче других греческих колоний отстаивает свою политическую самостоятельность.
Его роль в Крыму та же (соблюдая, конечно, пропорции размаха, величины и значения), что Вавилона, Рима, т.е. тех городов, которые, принимая в себя целые расы завоевателей, переваривали их и продолжали свою культурную линию сквозь ряд мировых катастроф и крушения империй.
Являясь только крайним щупальцем греческой культуры, — он в течение двух тысяч лет выдерживает весь прибой Дикого Поля и одну за другой эллинизирует наступающие и оседающие в Крыму расы.
Скифы, сарматы, алланы, готы, гунны, угры, варяги, славяне, печенеги, хазары, половцы, татары, турки… все по очереди веков появляются у его стен со своими присными. Только у Рима и у Византии хватало на это выдержки и мускулов. А перед нами простой торговый вольный город, слабо связанный со своей малоазиатской метрополией, которая и сама немногим может помочь ему, не имеющий ни запасов народонаселения, ни богатой и обширной территории, на которую он бы мог опереться, ни неприступных естественных защит — гор и
и ущелий, — сплавленный только гражданской присягой Херсонаситов, недавно открытой и являющейся прекраснейшим образцом заклинательной и гражданской поэзии:
Клянусь Солнцем, Землею, Зевсом и Девой
Богами и богинями олимпийскими и героями,
Которые владеют городом и землей
И укреплениями Херсонаситов:
Буду верен свободе города и граждан…
Не предам ни Херсонаса, ни Керкинитиды,
Ни Прекрасной Гавани,
Ни укреплений, ни области Херсонаситов…
Ничего никому: ни эллину, ни варвару.
Но сохраню народу Херсонаситов…
Буду служить Демиургам и Членам Совета
Как можно лучше и справедливее для города и граждан.
Не предам на словах ничего тайного,
Что может повредить городу, ни эллину, ни варвару.
Хлеб, вывозимый с равнины, продам в Херсонас,
А не в место иное.
Ежели клятву сию соблюду, да благо мне будет и роду.
Если ж нарушу — ни земли плодов не дадут,
Ни море, ни жены…
Судя по тем произведениям искусства, что найдены среди раскопок Херсонеса и хранятся в Эрмитаже, Херсонес был распространителем строгого стиля лучшей эпохи.
Он отразил в себе все волны больших исторических перемен: древнюю Грецию, эллинизм, Рим и Византию.
Еще в позднейшем византийском преображении он казался сказочно-небывалым киевлянам и новгородцам.
Романтическая слава Корсуня приводит к его, стенам князя Владимира, и Херсонес является для него тем же, чем Константинополь для крестоносцев, и Амстердам для Петра — одновременно.
Отсюда вывозятся на Русь: и религия, и обстановка, священники и мастера, монахи и ремесленники, реликвии и товары, иконы и моды, богослужебные книги и светская роскошь.
На юг же в течение всего своего существования он вывозит сырье Дикого Поля: в первую голову рабов, хлеб, соленую рыбу, а сверх того лес, шерсть, кожи и меха.
Первым эллинизированным народом являются скифы. Они занимают Крым около l1/2 тысяч лет и к концу этого периода находятся в таком же культурном соотношении к Греции, как Галлия к Риму.
Но намагниченные о Херсонес народы сами постоянно грозят его самостоятельности, как во втором веке те же скифы времен «царей Скилура и Палака, как Боспорское царство времен Митридата.
Потом Херсонес входит в сферу римского влияния, и Рим, сохраняя его самоуправление, помогает ему обороняться от готов и гуннов. К пятому веку он снова самое сильное государство в Крыму, распространитель христианства, огромная узловая и распределительная товарная станция, а для Византии-особо важный стратегический аванпост в борьбе с Диким Полем.
Крымские готы под его влиянием принимают христианство, эллинизируются и растворяются, и весь Южный Берег, заселенный греко-готским населением, надолго сохраняет имя Готии на всем пространстве между Судаком и Балаклавой.
В V и VI вв., когда гунны захватывают степной Крым, готы в союзе с греками стойко обороняют горную область.
В VII веке на место гуннов приходят хазары.
В VIII веке Херсонес принимает горячее участие в междоусобной византийской борьбе иконоборцев с иконодулами, стоя на стороне иконодулов. К этой эпохе относится возникновение всех крымских пещерных монастырей, основанных монахами — почитателями икон, бежавшими из пределов империи (Инкерман, Успенский скит, Качикален, Черкес-Кермен, Мангуп-Кале).
В IX веке начинаются налеты на Херсонес варяжских дружин и Руси. К ним относится и поход князя Владимира на Корсунь.
Вся «Готия» входит в состав херсонесской «фемы». Проходят авары, мадьяры, печенеги, половцы…
В XIII веке, после взятия Константинополя крестоносцами и основания Латинской империи, в Крым проникает итальянское влияние. Генуэзцы утверждаются в Феодосии, венецианцы в Судаке.
В лице их Херсонес встречает более опасного соперника, чем в лице татар, которые занимают Крым после битвы при Калке (1224). К концу века вся «Готия»,по договору генуэзцев с татарами, переходит из-под власти Херсонеса во владение Генуэзской Каффы, а скоро и сам Херсонес, оказывается вполне в ее власти.
К концу XV века, когда сама Каффа падает под напором турок (чтобы возродиться как Малый Стамбул), на месте Херсонеса уже давно лежат только груды развалин, так как стены и башни его срыты по приказу каффского консула.
В то время как Херсонес во все эпохи своей двухтысячелетней истории является носителем чистого греческого духа безо всякой варварской примеси, культура Боспора является сложнейшим сплавом многих варварских рас, хотя и с постоянным коэффициентом эллинизма.
Вначале и Пантикапея и Феодосия, основанные как и Херсонес в VI веке (до новой эры), но не дорическими, а ионическими выходцами, играют немалую роль в судьбе Афин; они снабжают Аттику хлебом, принимают участие в Пелопонесской войне, их имена звучат в речах Демосфена. Но у них нет сил отстоять свою самостоятельность среди водоворота варварских племен, извергаемых Диким Полем, и они принуждены работать внутри захлеснувших их народов и образовывать то греко-сарматские, то греко-иранские, фракийско-армяно-гуниские, хазаро-тмутаракано-эллинистические сплавы.
Но все-таки Боспорское царство со своими семью эллинизированными династиями и блестящим эпизодом Митридата Эвпатора существует 800 лет.
Судьба Феодосии еще более капризна: после расцвета в IV и V вв., она становится частью Боспорского царства; в первые двенадцать веков христианской эры имя ее почти стирается, а в начале тринадцатого она воскресает как Генуэзская Каффа, для того, чтобы сыграть блестящую роль в судьбах Крыма. В течение двухсот лет, несмотря на татарское завоевание, она является фокусом всей черноморской культуры. Ее мировое торговое значение в эту эпоху так велико, что ни Херсонес, ни Пантикапея за всю свою историю ни разу не достигали такого.
Турецкое завоевание и падение генуэзских колоний не убивает ее: еще три века при турках продолжается ее торговый расцвет.
Турки приходят с моря из Константинополя, следовательно, являются проводниками той же средиземноморской культуры, правда, пригашенной и уже нашедшей себе иные пути на Дальний Восток. Но для Ближнего Востока турецкая Кеффе остается Кучук-Стамбулом.
Мы дошли до последних слоев, выступающих на самую поверхность. Эта почва, представляющая огромное расовое напластование всех племен, когда-либо проходивших через Дикое Поле, и глубоко проработанная эллинскими, римскими и итальянскими токами, заливается татарским племенем.
Монгольское население оказывается очень плавким и гибким и быстро принимает в себя и кровь и культуры местных рас. Греческая и готская кровь совершенно преображают татарство и проникают в него до самой глубины мозговых извилин. Татары дают как бы синтез всей разнообразно-пестрой истории страны. Под просторным и терпимым покровом Ислама расцветает собственная подлинная культура Крыма. Вся страна от Меотийских болот до южного побережья превращается в один сплошной сад: степи цветут фруктовыми деревьями, горы — виноградниками, гавани — фелюками, города журчат фонтанами и бьют в небо белыми минаретами.
В тенистых улицах с каменными и деревянными аркадами, в архитектуре и в украшениях домов, в рисунках тканей и вышивках полотенец догорает вечерняя позолота византийских мозаик и облетают осенние вязи италийского орнамента.
После беспокойного периода татарства времен Золотой Орды наступает золотой век Гиреев, под высоким покровом великолепной, могущественной и культурной Турции времен Солиманов, Селимов и Ахметов. Никогда — ни раньше, ни позже,-эта земля, эти холмы и горы и равнины, эти заливы и плоскогорья не переживали такого вольного растительного цветения, такого мирного и глубокого счастья.
Но в XVIII веке Дикое Поле затопляет Крым новой волной варваров. На этот раз это более серьезно и длительно, так как эти варвары — русские, за их спиной не зыбкие и текучие воды кочевого народа, а тяжелые фундаменты Санкт-Петербургской империи.
Времена и точки зрения меняются: для Киевской Руси татары были, конечно, Диким Полем, а Крымское ханство было для Москвы грозным разбойничьим гнездом, донимавшим его неожиданными набегами. Но для турок — наследников Византии — и для царства Гиреев, уже воспринявших и кровью и духом все сложное наследство Крыма с его греческими, готскими и итальянскими рудами, конечно, русские были только новым взмывом Дикого Поля. И держат они себя так, как обычно держали себя пришельцы с Дикого Поля: жестоко и разрушительно.
Еще с первой половины XVIII века, с походов Миниха и Ласси, начинается истребление огнем и мечом крымских садов и селений. После присоединения, при Екатерине, Крым, отрезанный от Средиземного моря, без ключей от Босфора, вдали от всяких торговых путей, задыхается на дне глухого мешка.
Внешней агонии Крыма соответствует внутренняя. Основа всякого южного хозяйства — вода. Татары и турки были великими мастерами орошения. Они умели уловить самую мелкую струйку почвенной воды, направить ее по глиняным трубам в обширные водоемы, умели использовать разницу температур, дающую выпоты и росы, умели как кровеносной системой оросить сады и виноградники по склонам гор. Ударьте киркой по любому шиферному, совершенно бесплодному скату холма,- вы наткнетесь на обломки гончарных труб: на вершине плоскогорья вы найдете воронки с овальными обточенными камнями, которыми собиралась роса; в любой разросшейся под скалой купе деревьев вы различите одичавшую грушу и выродившуюся виноградную лозу. Это значит, что вся эта пустыня еще сто лет назад была цветущим садом. Весь это Магометов рай уничтожен дочиста. Взамен пышных городов из Тысячи и Одной Ночи, русские построили несколько убогих уездных городов по российским трафаретам и частью из потемкинского романтизма, частью для Екатерининской рекламы назвали их псевдо-классическими именами — Севастополей, Симферополей, Евпаторий. Древняя Готия от Балаклавы до Алустона застроилась непристойными императорскими виллами в стиле железнодорожных буфетов и публичных домов и отелями в стиле императорских дворцов. Этот музей дурного вкуса, претендующий на соперничество с международными европейскими вертепами на Ривьере, очевидно, так и останется в Крыму единственным монументальным памятником «Русской эпохи».
Трудно считать приобщением к русской культуре то обстоятельство, что Крым посетило в качестве туристов или путешественников несколько больших русских поэтов, и что сюда приезжали умирать от туберкулеза замечательные писатели.
Но то, что земли систематически отнимались у тех, кто любил и умел их обрабатывать, а на их место селились те, кто умел разрушать налаженное; что трудолюбивое и лойяльное татарское население было приневолено к ряду трагических эмиграции в Турцию, в благодатном климате всероссийской туберкулезной здравицы поголовно вымирало, — именно, от туберкулеза, — это показатель стиля и характера русского культуртрегерства.
Крымские татары — народ, в котором к примитивно-жизнеспособному стволу монголизма были привиты очень крепкие и отстоенные культурные яды, отчасти смягченные тем, что они уже были ранее переработаны другими эллинизированными варварами. Это вызвало сразу прекрасное (хозяйственно-эстетическое, но не интеллектуальное) цветение, которое совершенно разрушило первобытную расовую устойчивость и крепость. В любом татарине сразу чувствуется тонкая наследственная культурность, но бесконечно хрупкая и неспособная себя отстоять. Полтораста лет грубого имперского владычества над Крымом вырвало у них почву из-под ног, а пустить новые корни они уже не могут, благодаря своему греческому, готскому, итальянскому наследству.
Татарское искусство: архитектура, ковры, майолик, чекан металлов — все это кончилось; остались еще ткани да вышивки. Татарские женщины, по врожденному инстинкту, еще продолжают, как шелковичные черви, сучить из себя драгоценные растительные узоры. Но и эта способность иссякает.
В Бахчисарае, в Ханском дворце, превращенном в музей татарского искусства, вокруг художника Боданинского, татарина по рождению, еще продолжают тлеть последние искры народного татарского искусства, раздуваемые дыханием нескольких человек, его охраняющих…
Исчерпывающие собрания татарских орнаментов были собраны худ. Чепуриной в Евпатории и Александрой Михайловной Петровой в Феодосии, но труды их до сих пор не изданы.
Отношение русских художников к Крыму было отношением туристов, просматривающих прославленные своей живописностью места. Этот тон был дан Пушкиным, и после него, в течение целого столетия поэты и живописцы видели в Крыму только:
Волшебный край — очей отрада.
И ничего более. Таковы все русские стихи и картины, написанные за XIX век. Все они славят красоты южного берега, и восклицательных знаков в стихах так же много, как в картинах тощих ялтинских кипарисов. Среди этих гостей бывали, несомненно, и очень талантливые, но совершенно не связанные ни с землею, ни с прошлым Крымом, а потому слепые и глухие к той трагической земле, по которой они ступали.
Исключение составляет только одна область Крыма, внешне наименее живописная и нарядная, и потому реже посещаемая — Киммерия. Здесь позднее, чем на западных берегах, были разрушены последние очаги средиземноморской культуры, и земля еще не успела остыть от напряженной жизни итальянских республик.
Пишущий эти строки унес из своего раннего детства Пиранезиевские видения деревьев, растущих из глубины севастопольских развалин, еще не восстановленных после осады, а в школьные свои годы застал Феодосию крошечным городком, приютившимся в тени огромных генуэзских башен, еще сохранивших собственные имена — Джулиана, Климентина… Констанца… на берегу великолепной дуги широкого залива, напоминавшего морские захолустья Апулии. Простонародье еще называло генуэзцев «женовесцами», сохраняя в самом говоре подлинное итальянское произношение (genovesi). В городе еще оставались генуэзские фамилии. Некоторые из школьных товарищей ехали кончать образование не в Одессу, не в Харьков, а в Геную. Были старики, которые помнили Гарибальди, плававшего здесь юнгой с Лигурийского побережья, а в дом приходила продавать колбасу его тетка, которую почему-то звали по-немецки «фрау Гарибальди». Еще тысячи незаметных нитей соединяли этот захолустный русский городок со старой метрополией. Тротуары Итальянской улицы шли аркадами, как в Падуе и в Пизе, в порту слышался итальянский говор и попадались итальянские вывески кабачков. За городом начинались холмы, размытые, облезлые, без признака развалин, но насыщенные какою-то большою исторической тоской. Вот эта опаленная и неуютная земля, изъеденная щелочью всех культур и рас, прошедших по ней, осеянная безымянными камнями засыпанных фундаментов, нашла в себе силы, чтобы процвести в русском искусстве самостоятельной — «Киммерийской» школой пейзажа. Эта школа определяется такими именами, как Айвазовский, Куинджи, Богаевский, и не столь яркими, как Феслер, М.Петров, Лагорио, Шервашидзе, Латри… уроженцами Феодосии и ее окружности.
В этих мастерах не случайно отразился сплав рас, насытивших своими культурами землю Киммерии: Айвазовский-армянин, Куинджи- грек, Лагорио — итальянец, Феслер — германец, Шервашидзе — абхазец, в Богаевском смесь польско-русская, а в Латри — армяно-английско-греческая.
Всех объединяет романтизм пейзажа.
Айвазовский сыграл крупную роль в судьбах русской Феодосии. Блестящий романтик моря, виртуоз облаков и воздуха, — «кистью» Айвазовского было принято восхищаться не менее, чем «кистью» Брюллова, — он наполнил город, где мальчиком он разносил кофе, славой своего имени и придал ему тот характер итальянского «маэстризма» не очень высокого полета, в который сам был влюблен. Айвазовского не следует судить по произведениям второй половины его творчества, когда он фабрично повторял самого себя; славой своей он обязан не этим олеографиям. Он действительно передавал когда-то живой трепет великолепного моря, по которому к пьяцетта Догале его родного города подходили вспарусненные корабли «надменной» и «лукавой» Генуи. Врожденное «чувство этой пышности озолотило колорит его ранних произведений.
Чабанский мальчишка Куинджи, привезенный Айвазовским в Шах-Мамай растирать краски и убежавший от него через неделю в Петербург, в Академию, тоже был романтиком южной степи и облаков, и хотя север увел его навсегда из Киммерии, но насыщенность его колорита, напряженность красок говорят о древней южной душе, не забывшей золота, пурпура и лазури византийских мозаик.
Но глубже всего Киммерия отражена и преображена в картинах К.Ф.Богаевского, ставшего воссоздателем исторического пейзажа в России. Никто так не почувствовал древности этой оголтелой и стертой земли, никто так не понял ее сновидений и миражей. Искусство Богаевского — это ключ к пониманию пейзажа Киммерии и к сокровенной душе Крыма, бывшего и оставшегося «страной, измученною страстностью судьбы».
Но напрасно гость, приезжающий с севера, станет искать в Крыму произведений этих художников: в Феодосии он найдет только галлерею Айвазовского, составленную из произведений художника, не проданных им при жизни. А так как тот распродавал все мало-мальски порядочное, выходившее из рук, то галлерея, составленная по такому обратному подбору, не может дать представления о положительных сторонах его искусства. Богаевский представлен в Феодосийском музее несколькими этюдами с натуры, не дающими никакого понятия о его творческих пейзажах — галлюцинациях. Во всем Крыму не найти ни одного мазка кисти Куинджи. Чтобы понять киммерийское искусство, его надо разыскивать в галлереях Москвы и Ленинграда.
То же касается и археологических древностей. На местах, в музеях Херсонеса, Керчи, Феодосии, Симферополя он увидит непонятные для непосвященного обломки мрамора, надписи и монеты; все же произведения, непосредственно говорящие уму и сердцу, давно находятся в Эрмитаже, в отделе древностей Босфора Киммерийского и Херсонеса. Империя беспощадно увозила сокровища Крыма.
Но что же тогда является памятниками Крыма?
— Развалины и пейзаж.
Каждая культура, каждый народ несет с собой свой собственный исторический пейзаж.
Мне довелось однажды пробродить несколько дней по одной из «Сиерр» Старой Кастилии, в таком глухом горном углу, куда никогда не проникали мориски, и где сохранился поэтому чистый кастильский, т.е. визиготский тип. И каково же было мое изумление, когда я увидел все элементы Крымской Яйлы на этой «Сиерро ди Панкорбо», отделяющей Старо-Кастильское плоскогорье от долины Эбро, а в чертах ее населяющей расы и даже в некоторых подробностях костюма узнал крымских татар области горной Готии.
Ни в одной стране Европы не встретить такого количества пейзажей, разнообразных по духу и по стилю и так тесно сосредоточеных на малом пространстве земли, как в Крыму. Даже в Греции не найдешь такой сжатости. Это вытекает из расовой и культурной насыщенности Крыма.
Курганы и сопки унылых берегов Босфора Киммерийского; соленые озера, выветренные коридоры и каменные корабли горы Опук; усыпанные точно спелой пшеницей, оранжевые отмели широких дуг Феодосийского залива; Феодосия с черным кремлем генуэзских укреплений, Коктебель с венецианским городищем и готическим нагромождением Кара-Дага; Меганом с благородно сухими, чисто греческими очертаниями; Судак с его романтической крепостью; Новый Свет со своими разлитыми можжевель-никами — извилистый и глубокий, как внутренность раковины, — вот одно только побережье Киммерии. А дальше линия берега, развиваясь и меняясь с каждым новым мысом и заливом, то со сторожевыми башнями, выдвинутыми в самое море, то с селениями, отступившими в глубину страны, то розово-серая и пустынная, то обремененная каскадами зелени,-идет вдоль берегов Готии до низких обрывистых террас, на которых громоздятся развалины Херсонеса. Литания пейзажей Крыма нескончаема. Вдоль берега они нанизываются как строфы лирической поэмы, по северным склонам они спускаются по руслам горных речек, бегущих у подножья пещерных городов и фантастических известняков Бахчисарая. Предгорья и степная часть Крыма не менее насыщены, чем горная область… Но я не могу и назвать всего Крыма.
Пусть археологи буква за буквой расшифровывают старые камни, занесенные прахом веков, и постепенно восстанавливают сложную и яркую мозаику истории: их работа еще долго не даст тех обобщений, которые станут доступны профанам. В нынешнем — русском — Крыму не осталось от прежних культур ничего, кроме пейзажа, но в нем можно прочесть все его прошлое. Это великолепная книга с рисунками гениального мастера. Южный Берег — это плохонькие политипажи русской работы: их лучше не глядеть, чтобы не нарушить цельности впечатления. Для тех же, кому нравятся именно они — подлинный Крым недоступен.
За все время своей истории Крым, вероятно, не переживал ни разу такого запустения, как во времена Екатерининского завоевания, и это вина не только русской расы и тяжелой имперской политики, но и его отрезанности от свободных морских путей, от животворящего дыхания Средиземного моря. Вот уже второе столетие, как он задыхается, как рыба, вытащенная на берег.
Только тогда, когда по старым караванным путям пройдет железная колея дороги сорок пятой параллели, он сможет сменить жабры на легкие и вздохнуть полной грудью.
Публикуется по изданию: КРЫМ. Путеводитель. Под общ. редакцией д-ра И.М.Саркизова-Серазини. — Москва-Ленинград.: Издательство «Земля и Фабрика», 1925. — 416 с..
Об иллюстрациях:
• «Максимилиан Волошин. Автопортрет (1919)» — репродукция из книги Максимилиан Волошин. Я к нагорьям держу свой путь. Стихотворения и акварели. Издательский дом Коктебель, 1998. — 16 с.. с.5
• «Типы местных татар (приб. 1910)» — из книги Виды Крыма. Издание книжн. магаз. Ю.В.Волковой в Ялте, прибл. 1910.
• «Максимилиан Волошин. Шторм у Топрак-Кая (1924)» — репродукция из книги Максимилиан Волошин. Я к нагорьям держу свой путь. Стихотворения и акварели. Издательский дом Коктебель, 1998. — 16 с.. с.14
О КРЫМСКОМ ТАТАРИНЕ ЗАМОЛВИТЕ СЛОВО
Максимилиан Волошин о коренном народе Крыма.
… Мы дошли до последних слоев, выступающих на самую поверхность. Эта почва, представляющая огромное расовое напластование всех племен, когда-либо проходивших через Дикое Поле, и глубоко проработанная эллинскими, римскими и итальянскими токами, заливается татарским племенем. Монгольское (точнее,тюркское.Хуршид Даврон) население оказывается очень плавким и гибким и быстро принимает в себя и кровь и культуры местных рас.
Греческая и готская кровь совершенно преображают татарство и проникают в него до самой глубины мозговых извилин. Татары дают как бы синтез всей разнообразно пестрой истории страны. Под просторным и терпимым покровом ислама расцветает собственная подлинная культура Крыма. Вся страна от Меотийских болот до южного побережья превращается в один сплошной сад: степи цветут фруктовыми деревьями, горы — виноградниками, гавани — фелюками, города журчат фонтанами и бьют в небо белыми минаретами. В тенистых улицах с каменными и деревянными аркадами, в архитектуре и в украшениях домов, в рисунках тканей и вышивках полотенец догорает вечерняя позолота византийских мозаик и облетают осенние вязи италийского орнамента. После беспокойного периода татарства времен Золотой Орды наступает золотой век Гиреев, под высоким покровом великолепной, могущественной и культурной Турции времен Солиманов, Селимов и Ахметов.
Но в XVIII веке Дикое Поле затопляет Крым новой волной варваров. На этот раз это более серьезно и длительно, так как эти варвары — русские, за их спиной не зыбкие и текучие воды кочевого народа, а тяжелые фундаменты Санкт-Петербургской империи. Времена и точки зрения меняются: для Киевской Руси татары были, конечно, Диким Полем, а Крымское ханство было для Москвы грозным разбойничьим гнездом, донимавшим его неожиданными набегами.
Но для турок — наследников Византии и для царства Гиреев, уже воспринявших и кровью и духом все сложное наследство Крыма с его греческими, готскими и итальянскими рудами, конечно, русские были только новым взмывом Дикого Поля. И держат они себя так, как обычно держали себя пришельцы с Дикого Поля: жестоко и разрушительно. Еще с первой половины XVIII века, с походов Миниха и Ласси, начинается истребление огнем и мечом крымских садов и селений. После присоединения, при Екатерине, Крым, отрезанный от Средиземного моря, без ключей от Босфора, вдали от всяких торговых путей, задыхается на дне глухого мешка. Внешней агонии Крыма соответствует внутренняя. Основа всякого южного хозяйства — вода. Татары и турки были великими мастерами орошения. Они умели ловить самую мелкую струйку почвенной воды, направить ее по глиняным трубам в обширные водоемы, умели использовать разницу температур, дающую выпоты и росы, умели, как кровеносной системой, оросить сады и виноградники по склонам гор. Ударьте киркой по любому шиферному, совершенно бесплодному скату холма — вы наткнетесь на обломки гончарных труб; на вершине плоскогорья вы найдете воронки с овальными обточенными камнями, которыми собиралась роса; в любой разросшейся под скалой купе деревьев вы различите одичавшую грушу и выродившуюся виноградную лозу.
Это значит, что вся эта пустыня еще сто лет назад была цветущим садом. Весь этот Магометов рай уничтожен дочиста. Взамен пышных городов из “Тысячи и одной ночи” русские построили несколько убогих уездных городов по российским трафаретам и частью из потемкинского романтизма, частью для екатерининской рекламы назвали их псевдоклассическими именами — Севастополей, Симферополей, Евпатории. Древняя Готия от Балаклавы до Алустона застроилась непристойными императорскими виллами в стиле железнодорожных буфетов и публичных домов и отелями в стиле императорских дворцов. Этот музей дурного вкуса, претендующий на соперничество с международными европейскими вертепами на Ривьере, очевидно, так и останется в Крыму единственным монументальным памятником “русской эпохи”.
Трудно считать приобщением к русской культуре то обстоятельство, что Крым посетили в качестве туристов или путешественников несколько больших русских поэтов и что сюда приезжали умирать от туберкулеза замечательные писатели. Но то, что земли систематически отнимались у тех, кто любил и умел их обрабатывать, а на их место селились те, кто умел разрушать налаженное; что трудолюбивое и лояльное татарское население было приневолено к ряду трагических эмиграции в Турцию8, в благодатном климате всероссийской туберкулезной здравницы поголовно вымирало — именно от туберкулеза, — это показатель стиля и характера русского культуртрегерства.
Крымские татары — народ, в котором к примитивно-жизнеспособному стволу монголизма были привиты очень крепкие и отстоянные культурные яды, отчасти смягченные тем, что они уже были ранее переработаны другими эллинизированными варварами. Это вызвало сразу прекрасное (хозяйственно-эстетическое, но не интеллектуальное) цветение, которое совершенно разрушило первобытную расовую устойчивость и крепость. В любом татарине сразу чувствуется тонкая наследственная культурность, но бесконечно хрупкая и не способная себя отстоять. Полтораста лет грубого имперского владычества над Крымом вырвало у них почву из-под ног, а пустить новые корни они уже не могут благодаря своему греческому, готскому, итальянскому наследству.
Татарское искусство: архитектура, ковры, майолика, чекан металлов — все это кончилось; остались еще ткани да вышивки. Татарские женщины, по врожденному инстинкту, еще продолжают, как шелковичные черви, сучить из себя драгоценные растительные узоры. Но и эта способность иссякает. В Бахчисарае, в ханском дворце, превращенном в музей татарского искусства, вокруг художника Боданинского, татарина по рождению, еще продолжают тлеть последние искры народного татарского искусства, раздуваемые дыханием нескольких человек, его охраняющих. Исчерпывающие собрания татарских орнаментов были собраны художницей Чепуриной в Евпатории и Александрой Михайловной Петровой в Феодосии, но труды их до сих пор не изданы9. Отношение русских художников к Крыму было отношением туристов, просматривающих прославленные своей живописностью места. Этот тон был дан Пушкиным, и после него в течение целого столетия поэты и живописцы видели в Крыму только:
Волшебный край — очей отрада.
И ничего более. Таковы все русские стихи и картины, написанные за XIX век. Все они славят красоты южного берега, и восклицательных знаков в стихах так же много, как в картинах тощих ялтинских кипарисов. Среди этих гостей бывали, несомненно, и очень талантливые, но совершенно не связанные ни с землею, ни с прошлым Крымом, а потому слепые и глухие к той трагической земле, по которой они ступали…
1924
Аркадий Кончевский
ПЕСНИ И МУЗЫКА КРЫМА
Революция (Октябр. 1917 — С.П.) дала Крыму новый быт, новый уклад жизни; освободив женщину, сняла с нее чадру, молодежь заставила петь новые песни и составлять новые легенды. Этот период всесторонне обследуется и записывается историками. А что же мы имеем фиксированного по былому Крыму?
Крымом любовались и описывали его с внешней стороны. Старинные путеводители изумлялись красотой тополевых и кипарисовых аллей и т. п., но об отражении души народной, народном творчестве — ни слова.
В ученых трудах по Крыму (Элизе Реклю, Семенова-Тяншанского и др.) говорится, что «песнями крымские татары бедны, песни эти поражают однообразием напева и т.д.»)
В этнографических музеях Москвы представлены многие народности России, Северной и Средней Азии, Кавказа — и нет ни одной витрины Крыма. А начиная с утвари крымских татар, их кустарных тканей и кончая былым нарядом женщины-татарки — все полно необычной своеобразной прелести Востока.
Ни в Крыму, ни в Москве нет собрания старинных музыкальных инструментов Тавриды.
В Крыму каждый источник, каждая гора и скала с причудливыми очертаниями имели свои легенды, глубоко художественные по форме и содержанию.
Многочисленные поэмы, целиком распевавшиеся в Крыму, как: «Ашик-Умер», «Ашик-Гариб», «Керем», «Дагар и Зоре», «Караджа-Оглан», — забыты народом, сохранились лишь отдельные мелодии их.
До 1921 года, в котором в Крыму вымирали целые деревни от голода, песен в нем было еще очень много. Именно к Крыму относится фраза: «Песня — живая история народа». Богатый край у моря, Таврида привлекала к себе издревле различные народы, и каждый из них, уходя, оставлял по себе памятки песенными напевами. Генуэзцы, владычествовавшие на южном берегу Крыма целое столетие, с 1380 года, оставили кроме башен своих крепостей и канцонетты, которые живы в Крыму; прошедшие через творчество крымских татар, они не потеряли своей итальянской певучести, но приобрели узорчатую звуковую окраску Востока. Самая распространенная из. таких канцонетт, которую можно услышать в горной части Крыма, степной и на южном берегу, это: «Кыналы пармак ез тырнак». Мелодия ее помещена в 1-м сборнике собранных мною песен, изданных в 1924 г. Московским Музсектором.
Арабы, торговавшие в давние времена с Тавридой, оставили свои мелодии. Это сильно чувствуется в песнях Карасубазара. Песни южного берега Крыма находятся под сильным влиянием турецких песен. Это объясняется частыми торговыми сношениями южно-бережных татар с Турцией морским путем, а также политическими условиями. Эмигрантские волны крымских татар, откатываясь частично обратно в Крым, разбрасывали турецкие песни по всей территории Тавриды. Много песен из Малой Азии, куда многочисленные эмигранты направлялись из Крыма. Три раза сотни тысяч татар Крыма под давлением тяжелых политических условий прошлого режима бросали насиженные гнезда, ища защиты и покровительства единоверческой Турции. В период между 1862 и 1865, годами, по официальным источникам, 188 тысяч их ушло из Крыма, оставив на произвол судьбы 315 селений. Народ переживал страшное горе, плакала душа татар, оттого эмигрантские песни с припевом: «Ай тыр-да агларым», в переводе: «говоря я плачу». Удивительно задушевная глубокая мелодия, а в самом рисунке звуковом есть какая-то схожесть с падающими каплями фонтана слея в Бахчисарае.
Песен эмигрантских было также много, но немногие сохранились до наших дней. В степной части Крыма много песенных мелодий, схожих с таковыми Украины. Объясняется это невольничеством. Захваченные во время татарских набегов, украинцы изливали в неволе свою тоску и горе родной песней. Часто сам текст песен подтверждает такой вывод. Есть песни, целиком занесенные с Украины. Одна из них: «Бен бу гедже бир дюш гордим», записанная мною в Евпаторийском уезде в 1921 г. От украинки Полтавской губ. я слыхал точную мелодию этой песни со словами: «Копав же я кирныченьку недилю и дви»… Говоря о том, что у крымских татар много песен с мелодическим влиянием песен других народов, надо отметить, что немало было песен и самобытных. Некоторые из них связаны со старинной китайской гаммой (у степных татар), очевидно, вынесенной в отдаленные времена из Азии. Прекрасны древние колыбельные крымских татар, с мелодиями ярко восточными, темпом качания колыбели, с резко отличающимся текстом от песен колыбельных других народностей. Мать, убаюкивая малютку, обращается не к нему, как обычно: «Спи, ребенок мой и т. д.», а к какому-то третьему лицу с просьбой или уйти с дороги и не мешать семейному счастью или вызывает его на свидание. Старинные трудовые песни крымских татар отражают тяжелую жизнь рабочего в прошлом. В одной из них — «Дровосеки» — говорится: «Мы отощали, гибнем от болезней, уйдем в могилу от непосильной работы»; мелодийная сторона связана с содержанием песни.
В Крыму распространена была профессия чабанов (пастухов). Сама Яйла (плато Крымского горного хребта) и предгорья ее с чудными пастбищами привлекали отары (стада) овец в десятки тысяч голов. Хозяином стада являлся чабан, с неизменной верной собакой — овчаркой «барах». Из поколения в поколение переходила профессия чабана, вырабатывая особый тип людей- полудикарей, влюбленных в Яйлу, в простор, в свои стада и своих «барах». Редко спускались чабаны в долины, и сразу можно было их отличить от татар других профессий. Особый взгляд, осанка и даже поступь. Чабанские песни имеют свою прелесть. Пелись они, обычно, вперемежку с игрой на ховале (свирель пастушья). Чабанские песни, построенные на пяти — шести тонах, полны настроения. Кто бывал на Яйле, пропитанной особым горьковатым воздухом чебреца и полынки, кто охвачен бывал простором ее и тишиной, прерываемой изредка клекотом высоко парящего орла, только тот может почувствовать красоту старинной чабанской песни.
Установилось мнение, что коллективного народного творчества не было, что фактически творили отдельные лица из народа, который затем лишь шлифовал созданное субъективно.
В Крыму прошлым летом я исследовал полузабытые песни, которые, по — моему, колеблят вышесказанное. У татар Крыма существовал обычай (напоминающий великорусские посиделки), когда собравшаяся молодежь татарская долгие осенние вечера коротала в том, что перебрасывалась фразами на известные мотивы в стихах, тут же слагаемых. Каждая деревня, каждый район имели своих особо умелых молодых людей и девушек татарских, которые образно и красиво, в стихах, не задерживаясь, давали ответ на брошенный вопрос. Обычай этот назывался «чины» и «манэ». Основной темой их была любовь. Объясняться открыто в любви было позорно и лишь на этих вечерах допускалось обычаем старины. Некоторые стихи из «чинов», наиболее красивые, народ ввел в песни. Отрывки их живы среди стариков Крыма. Вот тип «чина», записанного мною летом 1923 г.:
«О дочь султана! Выйди, покажи мне твой стан, чтобы я мог им полюбоваться», с такими словами обращается парень к своей симпатии.
«Зачем тебе глядеть на мой стан?» немедля отвечала в рифму девушка, «разве ты не видал в Бахчисарае тополей».
«О возлюбленная», снова бросает юноша, «подыми свои очи, чтобы я запомнил, каковы они».
«Мне не за чем подымать глаз», отвечает девушка, «ты видал в лавке не мало маслин».
«Но, может, ты позволишь взглянуть на твои брови?», горячась бросает влюбленный.
«У цирюльника ты видал пиявки, таковы и брови мои» и т. д.
К одной паре присоединялась другая и третья, шло экспромтное стихосложение коллектива, и я не могу это иначе назвать, как коллективным творчеством.
«Чины» и «манэ» рождали народных поэтов. Имя одного из них, почти забытого и самим Крымом, Ашик Умера, поэта, певца и музыканта (на саазе) сохранилось до нашего времени. Ашик Умер бродил всюду по Крыму и бичевал в своих песнях нравы своих современников; особенно сильно доставалось от него мусульманскому духовенству. Предание говорит, что по проискам последнего он и погиб.
Песни Крыма унисонные. Если их поет несколько человек, то без разделения на голоса. Систем хоровых подголосков, столь характерных для старых великорусских песен, в крымских песнях не было. В последние годы руководители татарских хоров стали искусственно вводить их, что совершенно убивает колорит песен.
По документам VI века, в Крыму живут две ветви иудеев: караимы (не талмудисты) и крымчаки (талмудисты). Тесно связав свою жизнь с татарами Крыма, введя в обиход и язык их, они и песни свои сплели с татарскими, кроме песен, которые общи как у татар, так и у караимов. У последних есть много своих самобытных песен, с ярким налетом древне-еврейских молитвенных мелодий. У очень немногих стариков — караимов сохранились их летописи «меджума», в которых записаны тексты караимских песен, сказок, легенд и преданий. Крымчаки имеют свои песни; из них особенно характерны и сильны по настроению обрядовые песни, связанные с обычаем провожать душу умершего в иной мир песнями, любимыми умершим при жизни и специальными плакальными.
Мелодийная орнаментика плакальных песен очень сложна, и записывать их чрезвычайно трудно. В настоящее время старинная песня в Крыму слышится все реже и реже. Она умирает вместе со стариками, ее поющими. Старинные народные музыкальные инструменты Крыма уходят из жизни так же, как его старые песни. Я нашел в Крыму почти все важнейшие из них: «сантыр» — род цимбал. Он был в двух видах: «биюк-сантыр» и «кучук-сантыр», т.е. большой и малый. У большого длинная сторона более аршина, короткая — равна половине. Струн у большого 90 (металлические). Звуки, очень мелодичные, извлекались деревянными палочками, изогнутыми на концах. Малый «сантыр» вдвое меньше по размерам и у него до 50 струн.
Крымский чал (оркестр) (1925) Очень распространен был «сааз», сопровождавший пение. Мне известны два уцелевшие саазиста в Крыму: это Кирим Уста в Туаке и Мамут Рефатов — в Бахчисарае. «Сааз» напоминает удлиненную мандолину с грифом более аршина. Выпуклая часть «сааза» две четверти длиной, с 12-ю струнами. Играют на нем особым перышком «тазияне». Видоизменения «сааза» были распространены в двух видах: «булгария» — 8-ми струнный, и «баглама» — 5-ти струнный. Строй «сааза», «булгария» и «баглама»: ре, соль, ля. При игре часты трезвучия: ми, си, ля и ре, соль, ля, и др., в зависимости от мелодии. В большом ходу была «зурна», родоначальница «гобоя». Она сильно влияла на мелодическое движение многих протяжных песен, так как этому старинному музыкальному инструменту свойственны все те украшения мелодии, которые придают крымской мелодии кружевной характер. Из зурначей (музыкантов на зурне) в старину составлялся «чал» — народный оркестр. До последнего времени в горах Крыма, на Яйле, слышен «ховал» (пастушья свирель). Старый тип «ховала» — без вставного язычка, ховалист его заменял собственным языком. У чабанов в крымских и болгарских деревнях Судакского района встречается «тулуп-зурна», род волынки. Непременный спутник всех народных гуляний и «чалов» — «дарэ» (бубны). Наконец, большой турецкий барабан, «даул», обязательный в «чалах», завершает собой перечень основных старинных музыкальных инструментов Крыма.
Говоря о музыке Крыма, нельзя обойти молчанием цыган. В Крыму цыгане очень давно. При нашествии Тамерлана в XIV веке они ушли в Африку. Затем вернулись и заселили пригороды, образовав цыганские слободки в Симферополе (б. Акмечети), Карасубазаре, Старом Крыме. Под Бахчисараем они заняли древнее поселение Салачик. В настоящее время эти слободки опустели и разрушены.
В голодные годы 1921 и 22-й цыгане, особенно неприспособленные к борьбе, массами вымерли. От природы музыкальные, цыгане Крыма, особенно из Салачика, своей основной профессией взяли музыку.
Самодуры богачи-татары очень любили кутить, почему спрос на «чал» был большой. В курортные сезоны цыгане расползались по южному берегу и тешили приезжих «настоящей татарской музыкой». Татары, падкие на новизну, приучили их смешивать мелодии крымской песни с модными вальсами, романсами и польками. Такая смесь не могла остановить на себе внимание музыканта. Указанное выше и было одной из причин гибели массы подлинных произведений народного творчества Крыма. Народных певцов Крыма, хранителей и носителей старой песни, народных музыкантов осталось крайне мало. Всего несколько лиц. Умрут они и унесут с собой навсегда и остатки материалов по народному творчеству, которые служили бы ценным вкладом в обще-мировую культуру.
Публикуется по изданию: КРЫМ. Путеводитель. Под общ. редакцией д-ра И.М.Саркизова-Серазини. — Москва-Ленинград.: Издательство «Земля и Фабрика», 1925. — 416 с..
О фотографии:
• «Крымский чал (оркестр)» — из путеводителя «КРЫМ», под общ. редакцией д-ра И.М.Саркизова-Серазини., (1925) c. 153
Источник: www.kirimtatar.com/
Спасибо очень интересно и познавательно