«Улисс» – самая трудная книга, которую я читал. Но она занимает лишь промежуточное по сложности положение между прозрачными, как у Толстого, «Дублинцами» и безнадежными, как только у Джойса, «Поминками по Финнегану». С последними я сражался три месяца, они ушли на то, чтобы прочесть первые 11 страниц.
Александр Генис
ДЕНЬ ДЖОЙСА
Дата, которую Джеймс Джойс выбрал для своего однодневного эпоса «Улисс», была важна только для него: 16 июня 1904 года он встретился с будущей женой Норой Барнакль. Для всех остальных этот ничем не примечательный день стал первым и единственным праздником будней. Ведь как сказал сам Джойс, «журналисты рассказывают о необычном, писатели пишут о заурядном». Отмечать этот «заурядный» день начали в Дублине в 1954 году, когда группа литераторов при участии кузена писателя дантиста Тома Джойса попытались повторить маршрут Блума, но застряли по дороге в пабе «Бэйли». С тех пор «Блумсдэй» (термин, который сам Джойс никогда не употреблял) стал всемирным литературным фестивалем со своими локальными традициями. В Нью-Йорке, например, 16 июня читают целиком – без цензурных купюр – весь роман со сцены. Считается, что полуслепой Джойс работал со слуха и читать его надо вслух, но легче он не становится.
«Улисс» – самая трудная книга, которую я читал. Но она занимает лишь промежуточное по сложности положение между прозрачными, как у Толстого, «Дублинцами» и безнадежными, как только у Джойса, «Поминками по Финнегану». С последними я сражался три месяца, они ушли на то, чтобы прочесть первые 11 страниц. У меня было пять комментариев, русский перевод и линейка с прорезью, чтобы строчки не путались. И все – без толку. В отчаянии я обратился за помощью к экспертам. Каждый вторник они собирались в задней комнате отеля на 42-й стрит и разбирали шедевр Джойса – уже 13 лет. Я пришел к ним на 126-й странице. Профессора постарше и не рассчитывали дожить до финала. Процедура толкования состояла в том, что собравшиеся читали вслух по 10 строчек (абзацев в тексте нет) и пытались рассказать друг другу, что поняли. Меня приняли за акцент – русских у них еще не было.
– Поскольку, – объяснили мне, – никто не знает, на каком языке написана книга, каждое лыко в строку.
Хуже меня читала только девушка из Корка. Среди знатоков бытует легенда, что если Джойса читать громко с утрированным ирландским произношением, все будет как на ладони. Когда выяснилось, что и это неправда, пришла моя очередь. Читая гласные наугад, а согласные как получится, я промямлил свой урок, но отложил книгу, решив, что сделал для нее все, что мог.
Это еще не значит, что всем трудным книгам туда и дорога. Трудные книги надо читать, когда они того стоят и потому, что не могли быть написаны иначе.
В сущности, все великие книги были вначале трудными и часто – неприличными. Даже «Руслан и Людмила», где современники находили больше вульгаризмов, чем мы – у Бродского. Более того, сложное со временем часто становится простым, как это случилось с «Андреем Рублевым», зато простое, вроде Чаплина, остается собой, что бы с ним ни делали. Счастье в том, что одно не отменяет другого.
Бывает, конечно, как показал мой опыт с Джойсом, что мера сложности превосходит порог терпения, но иногда, как показал мой опыт с Джойсом, упорство вознаграждает на всю читательскую жизнь.
Я всегда с уважением смотрел на тех, кто утверждал, что читал «Улисса». Сам я решился на это лишь тогда, когда в «Иностранной литературе» появился русский перевод. Ради него я на нее и подписался. На дворе стоял эйфорический 1989-й год, и я каждый месяц получал свежий номер вместе с другими плодами гласности. От этого у меня все перепуталось, как в голове Леопольда Блума, и мне казалось, что одиссея этого дублинского еврея продолжается в Восточной Европе, которая быстро становилась Западной или хотя бы – Центральной. От книги шел жар свободы, как от газет, и я уже не мог жить без ежемесячной инъекции Джойса. Поэтому, когда в 12-м номере все кончилось, я решил, что теперь буду читать «Улисса» всегда. Так, в сущности, и вышло. Но по-настоящему я вернулся к Джойсу, когда, устав от газет, история вошла в рамки, а я захотел из них выйти – в Эгейское море.
На пароход «Одиссей» я взял с собой не только «Улисса» (на этот раз – оригинал), но и поэму Гомера – чтобы сравнить на месте. Неделю спустя я обнаружил, что одна книга не имеет отношения к другой. Знаменитые параллели между приключениями двух героев – костыли и мистификация Джойса. Гомер для его романа – лишь леса для стройки. Все, что нужно знать читателю про Одиссея у Джойса, сводится к тому, что нам рассказал Платон. После смерти, пишет он в конце «Государства», все души выбирают себе тело, чтобы вновь вернуться на землю. Душа Одиссея «помнила прежние тяготы и, отбросив всякое честолюбие, долго бродила, разыскивая жизнь обыкновенного человека». Вот об этой – второй – жизни Одиссея и рассказывает «Улисс».
Решая эту задачу, Джойс взялся перечислить жизнь Блума, но тот не стал, как обещал автор, самым полным человеком в мировой литературе. Мы его даже не можем себе представить, как не видим себя со стороны. Разве скажешь, что Блум (ростом с ирландского полицейского) – самый высокий персонаж в романе? За ходом его мысли неправдоподобно интересно следить. Да и во всей книге нет ни хаоса, ни случайности. Скорее, роману, как согласился считать автор, свойственно чрезмерное изобилие готического собора, который можно осматривать хоть каждый день.
Но и это – лишь часть замысла. Весь он состоял в том, что «Улисс» предложил читателю жизнь вместо книги. В этом не фундаментальная, а субстанциальная трудность романа: мы можем его понять в той же мере, что и жизнь: меньше, чем хотелось бы, больше, чем надеялись. И это значит, что многие куски текста, как значительная часть прожитого дня, остаются нерасшифрованными. Джойс нас погружает в подслушанный и подсмотренный мир. И этим он не отличается от того, что достался нам – без инструкций и объяснений. Симулируя реальность, Джойс ставит нас в положение, к которому мы привыкли как люди, но не читатели. Собственно, из-за того мы и читаем книги, что они разительно отличаются от жизни. У них есть цель и умысел. Но в «Улиссе» Джойс отвернулся от читателя, бросив его на произвол судьбы, роль которой играет автор. У нас нет выбора: эту книгу следует принимать непрожеванной. Темнота и бессвязность – часть испытания.
Чтобы отмечать Блудень, теперь, когда уже появился комикс, даже не обязательно читать книгу, но я всем советую. Справиться с «Улиссом» – как научиться плавать: искусству обращения с трудными книгами тоже нельзя разучиться. После Джойса все книги кажутся простыми – и многоголосый Фолкнер, и многотомный Пруст, и многоумный Кафка, и многословный Манн, и молчаливый Беккет.
Источник: http://inosmi.ru/